Андрей Зарин - Власть земли

— Бей! — кричал Свежинский, несясь со своим отрядом.

И вдруг его отряд смешался, сбился в кучу и остановился, словно стадо овец. Он попал на перекресток двух улиц, а там со всех сторон посыпались москвичи. Они поражали коней, глуша их ударами дубин и топоров, стаскивали за ноги всадников и били их чем попало.

Свежинский вертелся, как угорь; его сабля сверкала, и каждый удар разрубал чью-нибудь голову: но его отряд словно таял, и он уже видел свою гибель. Но вдруг крик «В бой!» снова дал ему силу. Это из-за угла высыпал отряд Ходзевича и на мгновенье рассеял москвичей.

— Ух! — сказал Свежинский. — Был же я в переделке!

— Дьявол разберет их улицы, — ответил Ходзевич, — я попал в такую, из которой и выхода нет. Совсем забили бы нас, да Зборовский подоспел. Ну, потеха!

— Беда! Полковник напрасно разбил нас на отдельные отряды.

— Теперь приказали скакать гетману в помощь! За мной!

Отряд поскакал на Никитскую улицу.

Там Терехов успел построить в три ряда загороды, и поляки теперь употребляли все силы, чтобы пробиться через них на помощь гетману.

А Гонсевский был на Сретенке, куда уже подошел князь Пожарский со своим ополчением. Он уже успел двумя залпами из пушек отразить нападение поляков и поставил острожек подле церкви Введения (на Лубянке), где стал со своими людьми и пушкарями.

Ходзевич и Свежинский встретили взволнованного гетмана. Он скакал со своим отрядом и кричал встречным полякам:

— На Тверскую, в тыл!

Свежинский с Ходзевичем бросились туда, к ним присоединился сам Зборовский, но у самой Тверской они вдруг наткнулись на тяжелые бердыши стрельцов и бросились назад.

На Никитской их били. В тесных улицах их разбивали на кучки и избивали поодиночке.

Гонсевский соединился со Зборовским.

— Маржерет пошел к Яузе. Оттуда тоже идут москали, — отирая кровь и грязь с лица, сказал гетман.

— Плохо дело! — вздохнул Зборовский.

— Ах, если бы нам пана Струся! — сказал Гонсевский.

Свежинский выехал вперед.

— Я извещу его!

— Вы? Как же вы проберетесь живым?

— А на счастье!

— Он пройдет! Сапежинец! — похвалил его Зборовский.

— Тогда с Богом! Скажите, чтобы спешил к нам со всем полком.

— Слушаю!

Свежинский гикнул и помчался, прокладывая себе путь саблей и грудью коня.

— На верную гибель! — задумчиво сказал Гонсевский.

В то же мгновение к нему подскакали несколько полковников.

— Ад кромешный! — заявили они. — Нас разъединяют. В этих улицах не повернуться и коню.

— Ах! — воскликнул Гонсевский. — Я знал все это! Что делать? Дать бой в поле — нас не выпустят из города. Надо вернуться в Кремль и там засесть!

— А москали будут в Белом городе, где все довольство, — сказал Зборовский.

— Сжечь его! — вдруг воскликнул Ходзевич, прислушавшись к разговору начальников.

Лицо Гонсевского просветлело.

— Мысль, мой пан. Пусть жолнеры возьмут факелы и жгут город. Мы им оставим пустыню! Жечь!

— Огня! Огня! — пронеслось среди поляков.

Жолнеры спешились и устремились во все стороны с факелами, паклей, просмоленной лучиной. А бой кипел на всех улицах, в переулках, на площадях, жестокий, беспощадный бой. Разрозненные отряды поляков сходились на Никитскую улицу, где стояли полки Зборовского, Гонсевского, Маржерета, и готовились прокладывать дорогу к Кремлю. Русские окружили их сплошной стеной.

Силантий дал вволю поработать своему мечу. Он первый начал свалку в Китай-городе, а потом, все распаляясь воинским жаром, поспевал в каждый проулок, к каждому перекрестку, где били поляков.

— В мечи! — кричал он в одном месте и, махая своим огромным мечом, вел за собой удалых москвичей с дубьем и топорами. — Выворачивайте камни да на крыши несите, — учил он в другом месте. — На три части разделитесь: одни камни ворочайте, другие — тащите, а вы на бритые головы бросайте!

Потом, во главе целого отряда мужиков и извозчиков, он очутился на Никитской улице, и благодаря его натиску дрогнули и побежали немцы.

— Что, Петр Васильевич, жарко? — пошутил он, сойдясь с Тереховым.

Тот тряхнул кудрями, так как его шапка давно упала с головы в бою, и ответил:

— Третий раз отбиваем бритых.

Вся Никитская представлялась полем битвы, разделенным надвое. С одной стороны москвичи за тремя заставами, с другой — поляки и немецкая пехота.

Князь Теряев-Распояхин поспевал везде. Он соединял разрозненных и давал им начальников, указывал им дело, иногда сам вел в бой; участвовал в бое на Никитской, поспел и к Сретенке и не один раз побывал в острожке у Пожарского.