Выздоровев и окрепнув, Горыс и Степан с разрешения шехонского вождя отправились в Сожск, а я, после обряда очищения снова оказавшись на попечении Наты, честно говоря, не торопился покидать речной край.
Раньше я относился к женщинам, просто как к существам, необходимым для продолжения человеческого рода, как к неизбежности, без которой жизнь воина теряет половину своего смысла: прежде чем попасть в вальхаллу, надо не только убивать врага, но и пополнять воинский запас родного племени. Большинство тварей бог создал парами, и человек не попал в число исключений. Удовольствие не было самоцелью во время физической близости – лишения не расслабляют, а закаляют воина, а страсть – источник помутнения и раздвоения рассудка. Часто во время продолжительных походов по традиции отцов и дедов мы обзаводились наложницами, но жили с ними как с женами лишь после решающих побед, а затем, отплывая домой, бросали их без сожаления на произвол судьбы. Но, случалось, в глазах некоторых из них при прощании появлялись слезы, а лица кое-кого из варягов искажала прорвавшаяся сквозь самообладание гримаса недоумения.
Сейчас же с Натой все было по-иному, и страх потерять ее придавал мне нечеловеческие силы, а за минуты близости я готов был отдать полжизни, чтобы вторую половину ее страдать и мучаться, надеясь на новую встречу.
Когда мы предавались любви, ее лоно с животной жадностью принимало меня, и наша плоть сливалась в теплый, влажный, благоухающий сочными ароматами спелый плод, попеременно орошаемый то ее, то моими соками, и каждое последующее семяизвержение, казалось, разорвет его изнутри или, по крайней мере, надолго оттолкнет нас друг от друга. Но пролетала вечность – неземное слияние продолжалось, и только ее стоны становились отрывистее и суше, а нежные слова слетали с моих губ все реже и реже – и это не было самоистязанием – когда я отрывался от нее – вулкан блаженства не поглощал наше сознание, а тела наполнялись неувядаемым с первой близости торжеством вдохновенных мышц. Мы могли, не пресыщаясь, отдаваться физической близости несколько дней и ночей подряд. Слова, а не силы покидали нас, понимая свою ненужность и фальшивость. Непроизвольный, чувственный вздох; малейший трепет набухших сосков; порхающий, словно крылья бабочки, но неизменно волнующий поцелуй был нам понятен без слов, и любое желание было взаимным и удовлетворялось естественно и просто. Но не одно плотское вожделение связывало нас воедино. Случалось, наоборот, слова лились беспрерывно, и картины прошлого, преследующие одного из нас, разверстывались перед другим с пугающей откровенностью, а мечта расцветала радугой, соединяющей души незримым мостом теплых успокаивающих красок.
Я не забывал о Рюрике и о своем долге, и всецело упивался мгновениям любви, ощущая их зыбкость и бренность.
– С каждым встречей я становлюсь все более ненасытней, – признавалась Ната.
– А я, каждый раз обнимая тебя, боюсь, что эта встреча последняя – откликался я и, предупреждая вопрошающее «почему», сминал малиновую спелось ее губ терпким поцелуем.
И хотя наша любовь была совсем не похожа на реальность, мы задавали друг другу неискушенные вопросы, с дотошностью задаваемые любовными парами в разных странах и в разные времена.
Ее первым мужчиной стал сын рыбака, Скрижал, живший по соседству с Шатуном и часто заходивший в его землянку, чтобы обменять свежую рыбу на мясо, всегда в достатке заготовленное удачливым охотником.
«На играх мы постоянно оказывались рядом, – рассказывала она, – и его крепкие руки не раз скользили по моему телу, оставляя на белом сарафане пятна от въедливого пота, которые даже пришлый суховей не мог высушить до конца, и темные разводы, словно синяки, лиловели при лунном свете. Он не подпускал ко мне остальных сверстников, и жестоко дрался с ними, отстаивая свое безраздельное право на мое внимание. Частые ссоры, перерастающие в нешуточные столкновения, закалили Стрижала, вскоре он добился уважения и более старших шехонцев, приобретя славу искусного кулачного бойца, способного свалить с ног взрослого мужа. Но по-прежнему его похотливые руки лишь раздражали меня, а неистребимый рыбный запах не возвращал в полузабытое детство.
Настал день, когда венки луговых ромашек, брошенные с наших голов в Согожу, поплыли по течению, цепляясь друг за друга, – и мне впервые стало ясно, что девичество мое затянулось, но, что я совсем не желаю стать женщиной в объятьях настырного соседа. Я чувствовала, что стоит только намекнуть о прилипчивом рыбаке Шатуну, и, несмотря на всю прыть Скрижала, он навсегда перестанет преследовать меня. Но Шатун так и остался в неведении, не замечая ни моих спелых налившихся грудей, ни бессонных ночей, изводящих меня сладострастным томлением.
Читать дальше