Андрей Тюнин - Свенельд или Начало государственности

Олег привел Вадима. Оба были запачканы кровью с головы до ног, лица обоих опустошала удовлетворенность от сознания выполненного долга и оба выглядели как изможденные непосильной поклажей путники, а не как враги. И нельзя было разобрать, кто из них победитель, а кто побежденный.

– Я обещал найти убийцу – и я его нашел, – сказал Олег и опустился на влажную от крови землю.

– Ну что ж, говори! – обратился к Вадиму Рюрик.

– Теперь можно, – согласился Вадим, и слова с облегчением стали покидать его изъязвленное страданиями сердце.

«Человек живет для того, что бы оставить плоды труда детям своим. Я с детства был незаменимым помощником отца, выполняя самые сложные и неблагодарные поручения, наши усилия сливались в единый поток, и без меня он не был бы столь полноводным и сокрушающим. Отец старел, и все чаще сверлила мысль – как можно доверить общее дело Олегу, сопливому мальчишке, родившемуся после того, когда я уже несколько раз был ранен, отстаивая нашу независимость. Позже я мог легко столкнуть отрока под копыта коня во время верховой охоты, но вместо этого однажды спас его от свирепого кабана, приняв удар зверя на свое копье».

– Помнишь? – Вадим повернулся в сторону Олега

– Помню. – Согласился Олег.

Вадим продолжал:

«Мой отец был проницателен, и от него не укрылись мои терзания, да и примеров непримиримой вражды дядей и племянников за верховенство у славян было предостаточно. Он стал вынашивать план приглашения чужеродного правителя, надеясь и меня успокоить и Олега убедить в благоразумности своей идеи. Последнее ему удалось, я же не мог представить, как совершенно чужой человек будет владеть нашими землям и народом, как он будет пожинать с таким трудом посеянное и без малейших усилий с его стороны выращенное нами. «Ладно, посмотрим, что получится дальше», – успокаивал я себя, внешне не переча отцовской воле.

И вот, отец умер, появился подходящий конунг, ставший славянским князем, и жизнь моя превратилась в сплошную боль и неприязнь всех его решений. Первое время я терпел, ничего не предпринимая, но каждый новый день превращался в пытку, и каждая последующая была на порядок изощреннее предыдущей. Когда Рюрик поручил мне остаться в старой Ладоге, что бы в случае опасности немедленно предупредить его, а при необходимости и прикрыть своей грудью, я начал действовать. Судьба столкнула меня с Шатуном, диким охотником-одиночкой, которого не составило труда убедить, что варяги пришли к нам с целью захватить и увезти за море молодых и красивых женщин. У Шатуна была приемная дочь, которую он любил больше свободы, и ради ее безопасности был готов пойти на все. Шехонец согласился выследить Рюрика и ранить его. Да, не удивляйтесь, я не хотел убивать конунга, я решил извести его родных и близких, друзей представить предателями, сомневающихся врагами, и довести отчаявшегося правителя до помешательства или, хотя бы, до добровольного отказа от неподъемного бремени власти. Нужно было раз и навсегда искоренить саму идею приглашения чужака на княжеский стол, заклеймить память об этом случае гневом людских проклятий и скорбью бесславных потерь».

Вадим обращался ко всем сразу, но стоял напротив Рюрика, и, хотя был на голову ниже его, не поднимал взгляда вровень с лицом князя, и тому приходилось слегка наклонять голову, чтобы внимательно следить за выражением усталых глаз пленника. Никто не перебивал Вадима, никто не задавал ему вопросов, и он спокойно, словно пересказывая историю не своей жизни, продолжал.

«При объезде весянских земель, перед остановкой у замка Весела, я подлил Рюрику и себе несколько капель настойки из сушеных мухоморов – себе побольше, чтобы свалиться на несколько дней и отвести от себя возможные подозрения, Рюрику поменьше, для того, чтобы он обессилел и не смог принять участие в отражении нападения одураченных шехонцев, которых должен был возглавить Шатун. Я все рассчитал правильно, но вмешался случай – приемная дочь Шатуна не позволила добить Свенельда, а Шатун не решился пойти наперекор ее желанию. Зато он безотказно и своевременно перехватывал всех гонцов Рюрика к Веселу, выставляя последнего если не виновником гибели княжеской дружины, то хотя бы прямым пособником случившегося.

Затем наступила очередь Трувора, и здесь мне не пришлось прикладывать много усилий: молодой правитель Изборска таял на глазах от последствий тяжелого ранения, полученного при похищении русичей варягами Витольда. Мне оставалось лишь убедить его умереть в присутствии старшего брата, успев зародить в сердце Рюрика сомнения в преданности Олега и Синеуса. Я использовал некоего Лешака, сообщив ему малую часть из тайных замыслов, скрыв, конечно, подлинные имена и факты. Лешак выполнил свое предназначение, но стал допытываться до истинных мотивов заговора и, проявив редкие для пьющего человека способности, узнал больше, чем ему следовало. Пришлось умертвить чересчур ретивого сторонника Трувора, обставив его смерть так, как она представлялось самому Лешаку в то время, когда во сне его душа отлетала от тела.