Валентин Рыбин - Азиаты

— Ладно, господин Остерман, дай с мыслями собраться…

— Некогда, Василий Никитич, надо собираться в дорогу. Указ Анны Леопольдовны уже готов: сослужи службу России ещё раз, авось, и греки прошлые простятся и забудутся… По прибытии в Астрахань займись ещё трухменцами: триста тысяч кибиток трухменских прикочевало к Яику и Волге.

8 августа коллегия иностранных дел сообщила Татищеву реестр и содержание протоколов по калмыцкой комиссии. Через два дня вышел указ об отправлении багажа тайного советника Татищева на ямских подводах. В реестре казённые подарки калмыцким владельцам: кусок штофу с серебряными и шёлковыми травами, сукна разные, соболя, материя камка, меха и кирпичный чай, коей особенно любят калмыки. Пустился Татищев в путь, а перед тем отправил донесение в Астрахань генерал-кригс-комиссару, астраханскому губернатору князю Голицыну о том, что едет по калмыцким делам. Две роты сопровождали Татищева в Астраханскую губернию. По прибытии в Царицын Татищева встретил полковник Кольцов. Вести нерадостные: вся степь калмыцкая кипит в междоусобной сваре. Старший сын Дондука-Омбо убит не без помощи второй жены умершего тайдши, кабардинской княжны Джаны. Сначала Джана хотела бежать за Яик, чтобы найти спасение у туркмен или хивинцев, но передумала и подалась в Ка барду. Оттуда начала охотиться за старой ханшей Дарма-Балой, чтобы убить её. Проведав же, что в Астрахань едет генерал Татищев, Джана спустилась с гор и засела со своими людьми в Рын-песках под Астраханью. Приближаясь к Астрахани через Селитряной городок по реке Ахтубе, встречаясь с калмыцкими нойонами и зайсангами, Татищев утвердился во мнении, что калмыцкий вопрос одним махом не решишь, придётся повозиться изрядно.,

Астрахань встречала его осенней мглой, давившей на купола церквей и крыши каменных домов, сгрудившихся в центре города. Город был обнесён каменной стеной о десятью воротами. Татищев любопытства ради, «оно сгодится для истории», расспрашивал у астраханцев о городе, записывал, сидя в кресле на палубе шкоутах «Ворот городских десять — Никольские, Житные, Вознесенские, Спасские, Кабацкие, Красные, Татарские…, Последними отделена от города татарская слобода…»

С пристани Татищев отправился в дом губернатора, Дом был деревянный, огорожен деревянной стеной о двумя воротами — спереди и сзади. За высоким частоколом посреди двора стояла домовая церковь. Князь Голицын, приглашая нового губернатора в дом, охотно показывал:

— Тут для тебя, Василий Никитич, хоромы — не хуже московских. Сам бы век в них жил, да обстановка не позволяет.

— Зачем же ты, князь, напросился в Персию, или там лучше? Думаешь, шах Надир по головке тебя станет гладить и потакать во всём? Он зол, как тигр лютый…

— Ах, Василий Никитич, разве нами самими определяется судьба наша? — сокрушённо развёл руками Голицын. — Во дворце царском виднее, кого куда послать…

Татищев отворял двери и разглядывал пустые комнаты. Были они велики и светлы. А из большой залы, со многими окнами, представал красивый вид на город в его окрестности. Направо от ворот в крепость стояло каменное здание — в нём размещалась губернская канцелярия. Там на огромной площади лежали верблюды и стояли лошади. Приезжие татары, калмыки, туркмены, армяне ожидали приёма губернатора.

Голицын усадил Татищева за стол, слуги подали венгерское и фрукты заморские. Василий Никитич спросил!

— Цитровые, небось, персы завезли?

— А кто же ещё! — с готовностью подхватил Голицын. — Тут такая процессия через Астрахань прошла. Все караван-сараи и гостиный двор были забиты заморсними гостями. Жаль, Василий Никитич, не поспели вы к столь пышным празднествам! Четырнадцать слонов, пригнанных два года назад из Индии, прислал Надир, шах в дар русскому императорскому двору. Наряженные мостодонты с крытыми теремами на спинах, с погонщиками в страусиных перьях шествовали по улицам. Посольство шаха в шелках и бриллиантах по гостиному двору расхаживало. Дивились иноземцы, сколь бедна Астрахань. Приём у меня был, как же иначе. Эта вот зала, в какой сейчас сидим, была переполнена. Посол шахский, мирза Джелюль, вот как ты сейчас, напротив меня сидел, с толмачом, расспрашивал его обо всём, а особливо о принцессе Елизавете. О регентше ни слова, словно её и нет вовсе. Спрашивал посол, какова Елизавета собой, да сколько годов ей, да была ли венчана. Думал я, уж не хотят ли персы обвенчать её да увезти в гарем Надир-шаха. Кстати, об этом же судачила вся Астрахань, да и по сей день о сватовстве дочери Петра люди толкуют.