Дмитрий Дмитриев - Два императора

— Петруха, а ведь нас скрутили! — толкая товарища, опомнился первый Кузька.

— Чай, видишь, чёрт, чего спрашиваешь? — огрызнулся рыжеволосый.

— Как это нас угораздило попасться?

— Не знаю, не помню.

— И я ничего не помню.

— Дай срок, под палкою вспомнишь, — вмешался кто-то из дворовых.

Оборванцев ввели в людскую.

— Разбойники, вы похитили мою дочь? — крикнул на них князь Владимир Иванович.

— Никак нет, мы ничего не знаем! — как ни в чём не бывало ответил Петруха.

— Врёшь, негодяй, я заставлю тебя сознаться! Я прикажу бить тебя палками!

— Что же, нам не привыкать, — нахально ответил Кузька.

— Успокойтесь, князь, я прикажу заковать их в цепи и отправить в город. Там заставят их говорить правду! — спокойно сказал Прозоров.

— Зачем в город? Что же, пожалуй, повинимся: наш грех, мы напали на княжну.

— Зачем вы это сделали? С какою целью? — спрашивал Леонид Николаевич.

— Подкупил нас барин, — хмуро ответил Кузька.

— Какой барин?

— А кто его знает! Из Москвы нас за этим привёз, похож на военного.

— Куда же девали вы княжну?

— Ему сдали, барину, он на поляне с лошадьми дожидался.

— Ну, а куда он княжну повёз? — совершенно спокойно продолжал расспрашивать Прозоров попавшихся оборванцев.

— Не знаем.

— Говорите правду. Искреннее сознание смягчает наказание.

— Правду, барин, говорю — не знаем.

— Если скажете, где дочь моя, то я прикажу вас отпустить, — сказал князь.

— Сказали бы, ваше сиятельство, да не знаем: барин, что подрядил нас выкрасть княжну, положил её на телегу и от нас уехал.

— И деньги не все, что следовало, заплатил, дьявол! — прибавил Петруха.

— А дорогу, по которой негодяй повёз княжну, вы можете указать?

— Отчего не указать. С нашим удовольствием! Мы сами будем рады, если вы его изловите! Но только поймать его трудно: хитёр, анафема! — откровенничал черномазый Кузька.

В лес, не мешкая, отправились старый князь, Прозоров, Глаша и два оборванца под строгим караулом, состоящим из нескольких дворовых, вооружённых ружьями.

— Барин, а барин! Вели маленько отпустить верёвку, страсть больно! Не убежим, — обратился Петруха с просьбой к Прозорову; тот приказал совсем развязать им руки и вести их на верёвке.

— При первой попытке бежать вы будете расстреляны! — погрозил князь оборванцам.

— Уж куда бежать! Попали — теперь не убежишь, — проговорил хмуро Петруха.

Оборванцы показали ему поляну, на которой их дожидался Цыганов, а также и дорогу, по которой он поехал.

— Князь, я сейчас же поеду по этой дороге; возьму с собою человека три дворовых. Может быть, и нападу на след разбойника, который похитил у меня невесту, — вызвался Леонид Николаевич.

— Поезжайте! Храни вас Бог! — обнимая Прозорова, промолвил старый князь.

— А этих разбойников отправьте в город, в острог, — показывая на Петруху и Кузьму, посоветовал Прозоров.

— Да, да, я сейчас же пошлю.

Прозоров простился с князем и поехал по показанной ему дороге в сопровождении трёх дворовых; они не забыли захватить с собою и ружья.

В тот же день связанные Петруха и Кузька отправлены были в город.

Император Александр находился близ Юрбурга, где делал осмотр 17-й дивизии, пришедшей из Москвы; здесь он получил донесение от Беннигсена о Фридландском сражении. Кратко излагая ход битвы, Беннигсен доносил, что «он отступает за Прегель, где будет держаться оборонительно до прихода ожидаемых им подкреплений». Главнокомандующий считал далее необходимым вступить в переговоры с Наполеоном, чтобы этим выиграть время для вознаграждения потерь, понесённых армией.

Нашему государю не хотелось вступать в переговоры с Наполеоном; несмотря на советы приближённых, он хотел продолжать войну. Министр иностранных дел барон Будберг считал если не мир, то перемирие необходимым; он представил императору письмо, полученное им от главного дипломатического чиновника Цизмера, [70] Цизмер Яков Иванович — чиновник 1-й экспедиции министерства иностранных дел. находившегося при нашей армии: «С душою, растерзанною бедственным зрелищем, коего я имел несчастие быть свидетелем, доношу о постигшем нас злополучии, ибо генерал Беннигсен, не желая огорчить императора, пишет ему не всё». Описав сражение, Цизмер заканчивает своё письмо такими словами: «Если подчинённый смеет откровенно говорить начальнику, то доложу, что нам остаётся одно средство: как можно скорее предложить перемирие или вступить в переговоры о мире, пока армия и идущие к ней подкрепления станут за Прегелем и можно будет получить выгоднейшие условия мира. Наша потеря в людях и артиллерии несметна. Беннигсен изобразил императору Фридландскую битву в несравненно меньшем мрачном виде, нежели как была на самом деле». Прочтя это письмо, государь с грустью проговорил: