Дмитрий Вонляр-Лярский - Грех у двери (Петербург)

Сашок сообразил, что выгодно, пожалуй, заступиться за Феликса. Родители его обожают, а сами принимают и сыплют деньгами, как владетельные магараджи [227] Магараджа — высший титул владетельного князя в Индии, а также лицо, носящее этот титул. . Острослову захотелось вместе с тем тонко отомстить статс-даме за повторный выговор. Он грудью заслонил от неё подростка и взмолился с ужимкой:

— Нет, нет, не сбивайте нашего prince charmant. Souvenons nous du vieil adage: «belli gerant allii, tu Felix juvenis, nube» [228] Суженого принца. Вспомним старинное изречение: «Пусть войны ведутся Другими, ты, юный счастливец, в брачные узы вступай» (фр. и лат.). Парафраза традиционного определения династической политики Габсбургов в XVII и веках с заменой одного снова: вместо Austria — juvenis. .

Дипломат рассмеялся, сразу оценив тройное значение каламбура.

— Ein gelungener Kerl, dieser Saschok… [229] Смышлёный малый этот Сашок… (нем.).

Обезоруженная тётя Ольга только пальцем погрозила Сашку.

Все подошли прощаться.

Другая хозяйка в возрасте графини Броницыной поспешила бы, вероятно, отпустить гостей и распорядиться на сегодня больше не принимать. Естественно передохнуть от посторонних. Особенно когда ещё — обед в гостях и ложа «на французов». Но долгий навык вырабатывает в светской женщине такую же профессиональную выносливость, с какой вокзальный грузчик ворочает тюки и чемоданы.

— Encore quelques instants [230] Ещё минутку (фр.). , — тётя Ольга удержала Адашева, чтобы с ним остаться с глазу на глаз.

Политические начинания честолюбивого австрийца смутили статс-даму. Его затея чревата, пожалуй, множеством непредвиденных последствий. С годами в глубину её души закрадывалось порой необъяснимое беспокойство. Чудилось, что Россия чем-то больна, что творческий дух, вдохновлявший Петра, сподвижников Екатерины и поколение Пушкина, отлетел от неё, а самый облик империи становится всё серее, опрощается, будто обрастая небритой бородой, и… меркнет. Ей захотелось разобраться в этом странном чувстве, поговорив спокойно с царедворцем из молодых.

Придерживаясь классических традиций, тётя Ольга начала издалека:

— Quelle impression vous font en somme les deux monarques? [231] Какое в общем впечатление произвели на вас оба монарха? (фр.).

Адашев задумался на мгновение.

— Как вам сказать… Мне вспоминается мой бывший взводный, которого я определил в придворные лакеи. При ревельском свидании ему пришлось служить у царского стола. Меня как раз с собой не брали. Ну, спрашиваю, когда двор вернулся в Петергоф, расскажи: что было? Сначала, отвечает, встают их германское величество и говорят по-своему, громко так, явственно, можно сказать, мужественно: гау… гау… Аж лают. Погодя встают государь император и в ответ тоже, значит, по-ихнему. Да ласково так, вкрадчиво, словно барышню в гостиной уговаривают.

Седая голова старухи дёрнулась. Лоб избороздился целым неводом морщин и складок. Взбитые кудряшки накладных волос колыхнулись и задрожали. Она закашлялась от смеха.

— Impayable, се [232] Это бесподобно (фр.). : «аж лают!»… Quel dommage que l'ambassadeur ne soit plus la [233] Как жаль, что посла уже нет с нами (фр.). .

Перед ними вырос запыхавшийся дворецкий.

— Великий князь Николай Николаевич [234] Николай Николаевич (1856–1929) — генерал-адъютант, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа с октября 1905 г. .

Хозяйка дома торопливо встала, отстраняя седовласого слугу, который было бросился помочь под локоток. Привычным движением руки она проверила — не сбилась ли предательская накладка — и с живостью не по годам поспешила к двери. Такого гостя надлежало встретить на верхней площадке лестницы.

По заведённому обычаю, Адашеву оставалось наскоро проститься и исчезнуть. Задержаться в гостиной, где неожиданно должен появиться запросто один из старших членов императорского дома, мог бы разве выскочка без воспитания. Но натолкнуться, спускаясь вниз, на входящую высокую особу было ещё бестактнее. Флигель-адъютанта выручил дворецкий: через бальный зал и зимний садик можно было выбраться на лестницу другими комнатами.

Адашеву пришлось пройти мимо скамьи, где только что сидела Софи. Рядом, на песчаной дорожке, лежал её платок.

Нарочно или нечаянно?

Но сейчас же стало стыдно от такой по-мужски циничной догадки. Он поднял помятый белый квадратик и старательно расправил… Склонился над ним, чтобы разглядеть вышитый вензель Софи. От тонкого батиста донеслись её знакомые неуловимые духи, и сквозь парижскую косметику пахнуло будто свежестью женского тела.