Лью Уоллес - Бен-Гур

Сидящий перед треножником, на месте, которое можно назвать главой дивана, поскольку все остальные находятся справа и слева, но в то же время и перед ним, очевидно, председательствует на этом собрании, и он немедленно привлекает к себе внимание наблюдателя. Этот человек был некогда скроен по большой мерке, но теперь усох почти до невесомости: его белый балахон падает с плеч складками, не дающими намека на что-либо помимо угловатого скелета. Руки, наполовину скрытые шелковыми рукавами, лежат, сцепленные, на коленях. Говоря, он, временами, поднимает дрожащий указательный палец, что кажется единственным доступным старику жестом. Однако голова его великолепна. Скудные остатки волос белее начищенного серебра обрамляют идеально сферический череп, туго обтянутый кожей; виски — глубокие впадины, из которых выступает морщинистый утес лба; выцветшие глаза, тонкий нос; вся нижняя половина лица скрыта почтенной, как у Аарона, бородой. Таков Гилель-Вавилонянин! Линия пророков, давно угасшая в Израиле, ныне сменилась линией книжников, из коих этот — первый по учености — пророк во всем, кроме божественного вдохновения! В возрасте ста шести лет он по-прежнему ректор Высшей Школы.

На столе перед ним развернут свиток пергамента, покрытого еврейскими письменами; за ним стоит в ожидании богато одетый паж.

Здесь происходила дискуссия, но в данный момент все пришли к соглашению и отдыхали; Гилель, не шевелясь, позвал пажа. Юноша почтительно приблизился.

— Иди и скажи царю, что мы готовы дать ответ.

Мальчик поспешил выполнять поручение.

Некоторое время спустя вошли два офицера и остановились по сторонам дверей; за ними медленно проследовал весьма примечательный персонаж: старик, одетый в пурпурную мантию с алым подбоем и подпоясанный золотым кушаком такой тонкой работы, что гнулся, как кожа; застежки туфель сверкали драгоценными камнями; небольшая филигранной работы корона была надета на феску из тончайшего малинового плюша. Вместо печати за пояс его был засунут кинжал. Он шел, останавливаясь при каждом шаге и тяжело опираясь на посох. Лишь приблизившись к дивану, он поднял глаза и, как будто только заметив присутствующих, обвел их надменным взглядом. Казалось, он неожиданно увидел перед собой врага, так темен, подозрителен и угрожающ был этот взгляд. Таков был Ирод Великий — тело, разбитое недугами, и совесть, обожженная преступлениями, могучий ум и душа, склонная к братству с цезарями. Сейчас ему семьдесят шесть лет, но никогда прежде он не охранял трон с такой отчаяной ревностью, такой деспотической властью и такой неотвратимой жестокостью.

Собравшиеся пришли в движение: наиболее старые склонились в поклоне, наиболее учтивые встали, а затем опустились на колени, приложив руки к бороде или груди.

Рассмотрев всех, Ирод прошел дальше и остановился у треножника, где почтенный Гилель встретил его холодный взгляд кивком и легким поднятием рук.

— Ответ! — сказал царь с властной простотой, обращаясь к Гилелю и обеими руками упираясь в посох. — Ответ!

Глаза патриарха мягко блеснули, он поднял голову и, глядя прямо в лицо вопрошающего, отвечал при самом пристальном внимании своих товарищей:

— Да пребудет с тобой, о царь, мир Бога, Авраама и Иакова!

Затем, другим тоном, продолжал:

— Ты потребовал от нас ответа, где должен родиться Христос.

Царь кивнул, не отводя злых глаз от мудреца.

— Я спрашивал об этом.

— Ныне, о царь, говоря от себя и всех моих братьев, собравшихся здесь, я отвечаю: в Вифлееме Иудейском.

Гилель взглянул на пергамент и, указывая дрожащим пальцем, продолжал:

— В Вифлееме Иудейском, ибо так написано пророком: «И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который спасет народ мой Израиля».

Лицо Ирода приняло обеспокоенное выражение, и глаза опустились в задумчивости. Глядящие на него затаили дыхание, они не издавали ни звука, молчал и он. Наконец царь повернулся и вышел.

— Братья, — сказал Гилель, — мы свободны.

Все встали и, разбившись на группы, покинули комнату.

— Симон, — позвал Гилель.

Пятидесятилетний человек в расцвете жизненных сил подошел к нему.

— Возьми священный пергамент, сын мой, сверни его бережно.

Приказание было выполнено.

— А теперь дай мне твою руку, я пойду к носилкам.

Сильный склонился и подал руку старому, который, воспользовавшись помощью, встал и неверными шагами пошел к двери.