Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— Его оружие, мадам! Ему оно больше не понадобится, а его еретической шпагой мы будем вспарывать животы его собратьям-гугенотам. Вот будет потеха! Клянусь чревом папы, на это стоит посмотреть.

Переставшая что-либо соображать графиня, вся во власти оскорбленных религиозных и женских чувств, тут же принесла шпагу, пистолеты, кинжал и даже кольчугу Шомберга, которые она прятала в кухне на первом этаже. Они попрощались с хозяйкой, вышли и потащили свою жертву по улице Кокийер в сторону Центрального рынка, который называли еще Крытым.

Как только дом графини скрылся из виду, заслоненный трехэтажными постройками улицы Прувель, друзья остановились в первой же подворотне и дали Шомбергу надеть кольчугу, но его оружие оставили при себе из боязни разоблачения. В самом деде, могло ли это быть, чтобы двое вели под руки пленника, вооруженного с головы до ног? По дороге они наперебой сбивчиво все рассказали ему. Молча выслушав, Шомберг произнес:

— Так вот почему в дом мадам де Форвиль не заглянули убийцы.

— Почему же? — не поняли друзья.

— Потому что на нем не было белого креста. Оба в недоумении переглянулись.

— Какого креста?

— Когда я пробирался ночью к дому графини, я заметил, как какие-то люди ставят мелом кресты на дверях домов, но не всех, а некоторых. Я подошел к ним и спросил, для чего они это делают. Они подозрительно поглядели на меня и ответили, что наутро король хочет устроить забавное представление, и что их работа — только часть декорации, которой им приказано для этого заниматься. Теперь я понимаю, что они ставили кресты на тех домах, где проживают гугеноты. Что касается дома графини, то на его двери креста не было, это я точно помню.

— Друзья мои, нас пригласили на кровавую свадьбу, — заключил Лесдигьер. — Цель ее — уничтожать гугенотов, которые съедутся по случаю бракосочетания короля Наваррского в Париж. Это всё — королева-мать! Уверен, это ее замысел. Нет, она не Эвменида [27], а скорее Фурия [28]! Нас предупреждали со всех сторон, а мы не послушали. А наш адмирал — тот просто ослеп, и вот поплатился головой.

— Бедный Колиньи, — вздохнул Шомберг, — они все-таки добили его.

— Он стал одной из первых жертв. А сколько их уже и сколько еще будет? Мы попали в Планкты, и нам не помогут ни Гера, ни Посейдон со своим трезубцем [29].

— Не время рассуждать, — произнес Матиньон. — Нам всем сейчас надо выбираться из города, воздух Парижа стал вреден для наших легких.

— Что ты предлагаешь?

— Будем пробираться в Сен-Жерменское предместье, гугенотов там нет, а значит — это верный путь к спасению. На набережную выходить небезопасно, сами слышали — там бесчинствуют орды убийц; надо думать, что и лодок там тоже нет, как о том нас и предупреждал король. Значит, будем выбираться через мост Менял.

— Но как?

— Этого я и сам не знаю, но это единственный выход, ибо все городские ворота закрыты и патрулируются стражей. Нам не помогут ни пароль, ни наши повязки: офицеры и гвардейцы знают всех нас в лицо.

— А что делать мне? — спросил Шомберг. — Я так и буду ходить по городу без оружия?

— Только до тех пор, пока мы не найдем для тебя белый крест и повязку.

— Где же мы их найдем?

— Снимем с любого убитого католика.

— Но я еще не видел ни одного мертвого паписта! Повсюду голые, обезображенные трупы гугенотов!

— Мы прошли всего одну улицу, Шомберг, и скоро ты их увидишь. Если нет, то нам самим придется добыть то, что нам нужно. В противном случае, друзья мои, отсюда не выбраться и нас убьют так же, как и других, если до того времени королю не придет в голову отдать приказ о прекращении убийств.

Едва Матиньон закончил речь, как со стороны улицы Кокийер раздался многочисленный топот бегущих ног и послышались воинственные крики:

— Смерть гугенотам! Бей обманщиков-еретиков! Слава Иисусу! Бей лжецов и негодяев!

— А вот и то, чего нам только недоставало, — воскликнул Лесдигьер. — Клянусь рогом дьявола, что это за нами! Шомберг, вот твоя шпага, кинжал, пистолеты. К бою, господа! Сейчас будет жарко.

— М-да, — протянул Матиньон, — похоже, королю не скоро придет в голову умная мысль.

И они приготовились встретить свору убийц, уже вылетевших с победными криками на перекресток, образованный улицами Кокийер и Прувель.

Проводив удалившихся глазами, Антуанетта де Форвиль вернулась к себе. Вдруг к ней подошла служанка.

— Мадам, — взволнованно заговорила она, — я должна вам кое-что сообщить.