Алексей Бакулин - Скрытые долины

Поистине странным местом с давних пор виделась мне эта площадь у Московского проспекта! Почему-то я никогда не мог запомнить её названия, — хотя, казалось бы, что тут запоминать?.. И это невероятное здание, высящееся за памятником Ленину, — эта цитадель, эта твердыня, этот храм, могучая стена, о которую сокрушаются гнилые восточные ветры, летящие от Онежского озера… Что находилось в этом дворце при советской власти? Райком? Такой огромный? Кажется, и сам Смольный куда меньше его… А что там находится сейчас?.. Кстати, именно в журнале «Сумрак» я вычитал однажды, будто здесь в годы войны ленинградские учёные занимались разработкой некого сверхсекретного оружия — то ли психического, то ли магического действия, — и это самое оружие помогло в конце концов прорвать блокаду… Будто подвалы дома-гиганта намного обширнее самого здания, что из вентиляционных шахт его в тихие ночи доносятся такие жуткие завывания, что редкие прохожие, услышав их, падают в обморок…

О, какой бред!.. Да стояло ли здесь это здание в сороковые годы? Что-то я сомневаюсь… И всё же площадь необычная, площадь, способная навеки прославить такой город, как наш Стрельцов, в Питере же как бы вовсе не существующая, в списки достопримечательностей не внесённая, туристическими шузами не попираемая…

Но этот бронзовый Ленин — этот танцор-виртуоз, исполняющий соло из балета «Апрельские тезисы», широким своим движением задающий площади плавное вращение, так что дома-бастионы срываются с места и скользят лёгкими айсбергами в асфальтовом океане… Эти ряды имперских ёлочек, этот странный сквер с искусственно пригнутыми к земле липами, сквер, в котором никогда не чувствуется дыхание зелени, и все деревья кажутся пластиковыми… Эта вечно ревущая пучина Московского проспекта, могучий поток, пробивающий русло среди серых ампирных плоскогорий сталинской застройки… Всё это несказанно волновало меня, — порою подавляло, порою возвышало… Как злился я, когда на площади забили нелепые фонтаны с музыкой и подсветкой!.. Неряшливые, неуместные, нестройные, крикливые… В первый раз увидев их, я вообразил было, что здесь прорвало водопровод…

Когда мы с Танькой ещё не разошлись, я несколько раз пытался поменять нашу приморскую хрущёвскую нору на апартаменты в одном из бастионов моей любимой площади, — но вотще!.. И Танька меня не поддерживала: говорила, что Московский проспект не пригоден для жизни, — ну, это смотря что считать жизнью!.. В конце концов, я всё-таки поменялся на сталинку, — однако не на Московском, а в Автово, в районе милом, но отнюдь не имперском, — да и с Таней мы к тому времени разбежались.

Не попробовать ли снова?..

Автобус, мучительно пробивая пробку за пробкой, двинул в сторону монумента Победы. Наш пассажирский салон был высоко вознесён над потоком автомобилей, я смотрел сверху вниз, на блестящие спины машин, всем телом ощущал медленно нарастающую скорость, слоновью мощь двигателя, плавное, тяжкое покачивание автобуса-гиганта, и чувствовал, что душа моя рада предстоящему путешествию.

«Не попробовать ли снова?..» — подумал я, имея в виду квартирный обмен, — но мысли, оттолкнувшись от этой темы, стремительно полетели в ином направлении: «Не попробовать ли снова с Танькой?» За прошедшие пять лет такие идеи рождались у меня раз десять, но сейчас обстоятельства благоприятствовали: мы ехали в Стрельцов, а ведь Татьяна после развода жила именно в Стрельцове, а ведь второй муж её год назад скоропостижно умер, а ведь я в этот приезд не буду занят ничем посторонним, и почему бы тогда не заняться вплотную…

— …И если уж говорить о питерских журналистах, — донеслось до меня сквозь пелену мечтаний, — то вот вам, пожалуйста, — мой сосед! Работал когда-то на телевидении — у Шорохова в «Нокауте»…

— Ого!.. — уважительно забормотали с заднего сидения расписные дамы — одна пунцова, другая сиреневая. — У самого Шорохова!.. Я всегда смотрела «Нокаут»! — Я тоже ни одной передачи не пропускала!.. — Шорохов — это мужчина!..

— Сергунчик, покажись, пожалуйста! — попросил Ньюкантри. — Пусть девочки тебя вспомнят.

Я привстал, обернулся, но девочки меня не вспомнили.

— Да я вообще нокаутовских мужичков не различала: все на одно лицо! — возмущённо заявила пунцовая. — Вот Шорохов — это Шорохов, — его не забудешь! Уж Шорохов-то задаст шороху! — хи-хи!.. Он не собирается вернуться на телевидение?..

— А я, кажется, припоминаю вас… — потупясь, прошептала мне сиреневая. — Это вы делали сюжет о кражах в Эрмитаже? Ах, не вы… Значит ошиблась, извините… Я такая тупая… Там же много было всяких лиц…