Юрий Григ - Пусть умрёт

— От кого?

Сергей Анатольевич, склонившись к его уху, испуганно оглянулся (такая предосторожность показалась по меньшей мере излишней, если вообще не странной, ввиду того, что поблизости не наблюдалось ни единой живой души, за исключением охраны, да и той – за массивными резными дверями зала).

Итак, он наклонился (так как был чуть ли не на голову выше) к этому невысокому человечку и что-то ему прошептал.

— Уже сидит? – недовольно поморщился тот.

— К сожалению, пока нет... Несчастный случай. Пребывает в глубочайшей коме.

— Надежда есть?

— Врачи потеряли, хотя... Кто даст гарантию в таких вещах?

— Ясно... – прокряхтел человек и неожиданно возмутился: – Ну что у нас за народ, а? Пачкуны! К чему ни прикоснутся, всё дерьмом измажут. Ты только посмотри – какой экземпляр! И тут умудрились... Ай... Да хрен с ними! – Он еще раз повертел в руках меч и, отбросив сомнения, коротко распорядился: – В мою личную коллекцию.

Потом взялся за крышку ящичка. Перед тем, как она захлопнулась, в глубине синего кристалла проскочила едва различимая багровая искра, но для его глаз она осталась незамеченной. Впрочем, возможно это был всего лишь отблеск от камина, в котором как раз в тот момент березовое полено, с треском расколовшись, исторгло сноп искр...

А теперь несколько слов о Синистере.

Фил женился. Казалось бы неисправимый холостяк – он до конца не верил, что вообще когда-либо решится совершить столь безумный шаг, и, если бы кто-нибудь из его друзей предрек ему такой поворот в личной жизни, он бы поднял наивнягу на смех.

Но любовь – весьма загадочная материя. Несмотря на впечатляющий технологический прорыв последнего столетия, людям так и не удалось досконально разобраться в элементарном, на первый взгляд, вопросе: кто тот мастер, который прядёт ее волшебную ткань и где находится его мастерская?

Единственное, что удалось выяснить наверняка, это то, что любовь безрассудна, безжалостна и, самое главное, внезапна.

«Никто не застрахован от подобных глупостей», – только и нашелся Фил что сказать друзьям в свое оправдание сразу же после состоявшейся церемонии бракосочетания в Нью-Джерси.

Слава богу, новоиспеченная миссис Синистер с пониманием относилась к шуткам, иначе ее мужу было бы несдобровать: Клэр – так звали невесту – имела черный пояс по каратэ.

На этот раз она согласилась обойтись полумерами: первым актом супружеского общежития стал ультиматум, за которым последовала безоговорочная капитуляция (кстати, того же настойчиво, но безрезультатно, добивался ближайший друг жениха Алекс Максимов). Мы имеем в виду сбривание знаменитой Филовой бороды. Усы Фил сбрил сам, без принуждения, поскольку считал, что по отдельности эти два элемента мужского экстерьера существовать не имеют права.

«Или всё или ничего!» – прокомментировал свой поступок супруг, когда молодая жена убеждала его в своей толерантности к усам.

Примерно через полгода после потрясшей публику по обе стороны океана серии совместных с русскими репортажей на известную тему совет директоров утвердил Фила в должности главного редактора газеты – той самой, которой он не изменил ни разу в течение всей своей журналистской карьеры.

На церемонии передачи власти мистер Ставински сообщил сотрудникам о главном заблуждении своей жизни – еще лет десять назад он обещал умереть на своем рабочем месте. «Но теперь, по прошествии многих лет, – сказал он, – до меня дошла одна простая истина». Какая, впрочем, он уточнять не стал, поэтому каждый понял его шараду по-своему. В своей речи хозяин издания произнес много теплых слов в адрес нового редактора и попросил всех сотрудников любить его.

Последнее было излишним, так как только человек, заслуживающий самого строгого порицания, мог относиться к Филу плохо.

И наконец, мой терпеливый читатель...

Миновало несколько месяцев. Стоял июль. Последний раз похожая жара была давно – кажется, в девяносто шестом.

Они бродили по Риму, как по старой квартире, из которой никто и никогда не брал на себя труд вышвыривать ненужный хлам. Со временем хлама накопилось много. К нему все привыкли, сроднились, разгребали его, проделывали в нем ходы, приспосабливали для новых надобностей, чинили, подкрашивали, подновляли, а порой использовали как своеобразный фундамент для новых прихотей до тех пор, пока не стали воспринимать его, как некую естественную и неотъемлемую составляющую часть окружающего мира, без которой невозможно было представить жизнь.