Нора Лофтс - Королева в услужении

Именно об этом думал Николас Саксамский, изучая два исписанных листка, который ему пришлось собственноручно вытащить из-за пазухи у старой Кейт. Никто не решался это сделать, потому что она грозила ужасной карой, а проклятия, которыми она осыпала своего господина, было страшно слушать. Однако, как он и подозревал, Кейт, подобно многим ведьмам, сильно преувеличивала свое могущество. Пока дела у него шли очень неплохо, никаких несчастий и бед. Наоборот, он теперь обезопасил себя с обеих сторон. Если Генрих II поправится, Николас сможет преподнести ему завещание и письмо, которые он якобы обнаружил, и тем самым подтвердить свою преданность и бдительность в соблюдении интересов короля. Если же Генрих II все-таки умрет, тогда он как можно быстрее отправит бумаги по назначению. Это создает впечатление, будто он, Николас Саксамский, в действительности был на стороне королевы и не слишком строгим тюремщиком. Даже если королева выживет, что представлялось весьма сомнительным, и сохранит к нему недобрые чувства, она не сможет отрицать, что, отослав завещание и письмо, Николас оказал ей хорошую услугу.

И он не собирается наказывать Кейт за то, что она тайно вынесла важные бумаги и так напугала его. Он вообще не будет ее наказывать. Он охотно предоставит это сделать другим.

Между тем королева все еще жила, и если она выздоровеет, он постарается сделать ее заточение — хотя бы временное — более сносным.

В случае, если королю станет известно о послаблении, он всегда сумеет сказать, что ввел их, принимая во внимание очень тяжелое состояние королевы. Таким образом, прикрыт со всех сторон!

В отличном расположении духа он отправился навестить королеву.

Обе комнаты были прибраны. Альенора лежала на чистых простынях, и за ней ухаживала Марта.

— Какие-нибудь перемены? — спросил сэр Николас.

— Около полудня она очнулась, по крайней мере, открыла глаза и попила воды. И дышит уже легче.

— Прекрасно, — заметил он и ушел, занятый своими мыслями и проектами.

Как только будет можно, королеву следует перевести в другие комнаты на солнечной стороне: чистые циновки на пол; подушки на стулья; хорошая пища и ежедневно немного вина.

В один из вечеров Марта доложила, что королева полностью пришла в себя и, как видно, очень беспокоится за Кейт.

— Когда она снова спросит, скажи ей правду: Кейт ушла в город помочь своим родственникам и еще не вернулась.

— Но, сэр…

— Ты слышала меня. Предпочитаешь передать королеве слова самой Кейт или же рассказать какую-то фантастическую историю, выдуманную бездельниками для времяпровождения в минуты ничегонеделания.

Возвращение к жизни сопровождалось очень странными ощущениями, было порой болезненным и унизительным в своей слабости. Альенора лежала и думала о том, сможет ли она снова ходить, сумеет ли опять ясно мыслить. Новая комната была приятной, пища — хорошей, но ела она мало. Марта и еще две женщины, которые поочередно заботились о ней, были добрыми и застенчивыми, но Альеноре не хватало Кейт, и она тревожилась за нее в те минуты, когда удавалось сосредоточить разбегающиеся мысли на старой женщине.

Как бы там ни было, но Альенора поправлялась и временами демонстрировала свой прежний строптивый характер. Однажды, когда она смогла сидеть на стуле у окна, к ней пришел Николас Саксамский. По его словам, он был рад видеть ее наконец поднявшейся с постели и надеется, что ей здесь хорошо.

— Так хорошо, — ответила Альенора, — что я начинаю бояться за здоровье его величества.

— Насколько нам известно, со здоровьем у его величества все благополучно, — заявил Николас учтиво, с невинным видом. — Два последних сражения он выиграл.

— Тогда, сэр, вы, очевидно, сошли с ума. Ваша душа не могла перемениться — у вас нет души.

— Сударыня, — возразил он терпеливо, — вы лежали при смерти, и я использовал ваше состояние в качестве предлога, чтобы создать вам более удобные условия, чем требуют полученные мною предписания. Я не считаю это свидетельством бездушия.

«Однако о чем-то это свидетельствует», — подумала Альенора, не сводя с него холодного взгляда.

— Как только вы немного восстановите силы, — попытался он снова, — вы сможете опять выходить в сад. Солнце — прекрасное лекарство.

— Было бы неплохо, — согласилась Альенора, по-прежнему без улыбки.

Как же он ненавидел ее, ненавидел с того самого момента, когда она попала под его надзор: за гордость, за несгибаемый дух, за презрение, с которым она всегда относилась к нему.