Сергей ГОРОДНИКОВ - ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского

– Царь! Ты отсылаешь тяжело больных и покалеченных ранами наших товарищей в Элладу и в Македонию. Говорят, потому, что не желаешь тратиться на их содержание и лечение. Так ли это?

Александр словно только после заданного вопроса увидел, кто это перед ним, внимательно посмотрел на каждого из пятерых уполномоченных ветеранов. Все они были украшены шрамами и сединами и внушали уважение. Он доброжелательно поднял свою чашу.

– За их выздоровление на родине!

Но отпить не успел. Рослый ветеран, участник походов ещё отца Александра, царя Филиппа, не выдержал:

– Ты выжал из этих людей всё, что смог. А теперь с позором, не осмеливаясь даже встретиться и объясниться с ними, через своих персов выбрасываешь за ненадобностью, возвращаешь отечеству и родителям не такими, какими взял...

Старший из уполномоченных воинов движением руки остановил своего товарища, – тот уже сказал достаточно, чтобы Александр нахмурился и свёл губы в полоску, – а сам продолжил спокойнее:

– И ты хочешь заменять их персами, которых мы выучили по твоей просьбе, будто они стали лучше нас. Так ли это, царь?

Александр не отвечал, но сжатая его пальцами чаша начала дрожать, предвещая бурю. Птолемей посмотрел на эту чашу, затем живо выступил между царём и воинами.

– Завтра. Вернее, сегодня днём, мы обсудим это, – пытаясь отвратить вспышку царского гнева, проговорил он. И крикнул виночерпиям: – Вина нашим славным ветеранам!

Однако седой ветеран не желал прекращать разговора.

– Пусть же царь признает бесполезными македонян и отпустит их всех, раз у него теперь есть персы, эти молокососы-плясуны.

Товарищи поддержали его речь тягостным ворчанием. Военачальники прятали от них глаза, никто не прерывал их, не поддержал Александра. Невидимая стена отчуждения возникла между ними и придворными персами. Александра взорвало.

– Вон! – резко вскинув руку, указал он на выходную дверь в полумраке и, встал на ковре на ноги, мутным взором оглядел военачальников. – Все вон! Мне надоело зависеть от вашего настроения! Лучше стать царём персов! Мазей! – воскликнул он, и главный среди персов вельможа упал ему в ноги. Глядя на его затылок и спину, Александр объявил свою волю: – Набери телохранителей и жезлоносцев из персов. Охрану дворца тоже передашь им.

Все персы, кто были в зале, волной опустились на пол, распростёрлись ниц. Остальные царедворцы и гости замерли, поражённые услышанным, многие не верили собственным ушам. В зале нависла мёртвая тишина. Изумлённые ветераны, уполномоченные товарищами на переговоры с царём, лишились дара речи. Растерянные, они отводили от Александра взоры, опускали головы. Старший из них непослушными руками начал отстёгивать пояс с мечом, его примеру без слов последовали четверо товарищей. Они по очереди положили оружие к ногам царя. Он стоял неподвижно, уставившись в маску горя на противоположной стене. Он и сам был потрясён, как будто не верил, что такие слова произносились его устами.

– Прости, царь, – глухо и сипло вымолвил старший из воинов, опускаясь перед ним на колени. Нестройно опустились на колени и его товарищи. С трудом выговаривая слова, подбирая выражения, седовласый ветеран продолжил:

– Отдаём себя на твою волю. Поступай с нами, как с неблагодарными негодяями.

Царь вздрогнул, неловко отвернулся от них.

– Уходите, – вымолвил он глухо.

Но ветераны на коленях приблизились к его ногам, так что он вынужден был посмотреть на них. Самый заслуженный неуклюже отёр со щеки слезу. Вид этих мужественных людей, которые припали к его ногам и покорились его неправедной воле, до глубины души взволновали Александра. Ноги его подкосились, и, упав на подушки поверх своего ковра, он горько застонал.

Дворец Ксеркса в Персеполе выглядел невероятно величественным. А тронный зал и вовсе подавлял надменным великолепием и изобилием богатства, отражая вкусы одного из самых могущественных властителей персидской державы, в своё время едва не поработившего Элладу. Однако тем, кто пировал в зале, расселись и разлеглись на наспех собранных во дворце коврах и подушках, на походных шкурах, не было дела до этой надменности. Победители недавнего сражения с лучшими частями войска наследника Ксеркса, Дария, ещё не остыли от возбуждения после захвата столицы персов. Наскоро смыв с себя в дворцовых прудах грязь и пыль, свою и чужую кровь, перевязав свежие раны, они предавались неге и неистовой жажде жизни. Рядом с царём на почётном месте расположился цвет военачальников, среди них Парменион с раненым сыном, Филотом, и их подруги-гетеры. Шумное веселье растревожило дворец, его залы и подсобные помещения, кладовые и сокровищницу, спальни и пристройки царской конюшни.