Сергей ГОРОДНИКОВ - ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского

– Выпей Птолемей из моего кубка и признайся, какой же кусок моего царства хотел бы ты унаследовать. Ведь ты – незаконный сын моего отца?

– Давай сменим разговор, – попросил смущённый Птолемей и, предчувствуя недоброе, отвернулся к танцовщице. Пригубив вино, сказал: – Она желает тебя. Почему бы тебе ни уединиться с ней? Посмотри, она могла бы разжечь желание и у Зевса.

Музыка оборвалась, танцовщицы остановились, в испуге замерли. Птолемей непроизвольно напрягся всем телом, по его спине пробежали мурашки. Сухо сглотнув, он глянул назад, на царя.

Александр выпрямился во весь рост, стоял и смотрел куда-то поверх голов бывших в зале. Казалось, он никого не видит и в то же время видит всё.

– Птолемей? – глухо позвал он. – Ты хочешь Египет? – Птолемей вздрогнул, побледнел как мертвец. А Александр продолжил: – Ты его получишь. Пусть Зевс попытается как-либо помешать этому. Ты слышишь, Зевс? Попробуй этому помешать?

– А ты, Селевк? – мягко сказал царь, обращаясь к противоположной стене. – Какую землю моего царства желал бы унаследовать ты?

Лицо Селевка превратилось в белую маску. Не смея затягивать молчание, он пробормотал:

– Я старше тебя и умру раньше, чем ты, мой царь и господин.

Александр ждал, безмолвно требуя ответа. Селевк затрясся мелкой дрожью.

– Сирию, – едва слышно прошептал он.

Но Александр расслышал. Он захохотал. Обессилев от хохота, опустился на ковёр и закрыл глаза ладонями, сотрясаясь от необъяснимого смеха. Натянуто засмеялись приближённые. Селевк и Птолемей тоже выдавили из себя подобие улыбок. Покрываясь холодным потом, Птолемей хлопнул в ладони. Музыканты живо заиграли, вывели танцовщиц из оцепенения. Болезненно будоража чувства мужчин, самая привлекательная из них снова запела и, извиваясь змеёй, закружилась вблизи ковра царя.

– Неужели такое можно выдержать каждую ночь? – наклонился к брату Дария, спросил привёзший во дворец пленённых гимнософистов индийский князь.

– Ему всего тридцать три года, – ответил, тихо заметил Эксатр.

Александр не мог этого слышать, но прошептал сам себе одними губами:

– Мне всего тридцать три.

Лицо его осунулось, постарело. Он уставился в золотой поднос с фруктами, неловким движением локтя опрокинул его. Закрыв веки, опустил голову лбом на руку, как если бы задремал.

Гомон гостей и придворных, музыка и пение танцовщицы слабели и затихли, и вновь в зале победила все звуки угнетающая всех тишина.

– Не могу больше. Пойду спать, – предупредил Селевк Анаксарха.

Тихонько поднявшись, он крадучись направился к выходу. Никто не посмел последовать за ним.

Александр приподнял голову.

– Селевк! – позвал он громко.

Тот резко развернулся и, поперхнувшись от неожиданности, закашлялся. Как бы в шутку прижал ладони к паху, жестом объясняя свою нужду и причину, из-за которой хотел удалиться.

– Потерпи, Селевк, – тише попросил царь.

Селевк пожал широкими плечами и покорно вернулся. Негромко хихикнула женщина, и музыканты вдруг разорвали тишину тревожной мелодией, танцовщицы сорвались с мест и закружились в истерическом экстазе. Гомон и безудержное веселье, словно в предчувствии неумолимого приближения конца света, заполнили огромный зал.

По объятой полутьмой лестнице к свету факела ведущего в зал прохода неуверенно спустился пятилетний мальчик в ночной рубашке. Ему так и не удалось заснуть. Воображаемые страхи заставили его покинуть безлюдную спальню и отправиться навстречу человеческому буйству. Он спустился с последней ступени, с опаской тихо обошёл морду каменного льва, оживляемую красноватыми отсветами короткого пламени. Оба стражника у дверей прохода застыли истуканами, и он, бесшумно ступая, чтобы не привлечь их внимания, прошмыгнул между древками копий, протиснулся меж приоткрытых створок. Стражники переглянулись, однако не шелохнулись, не остановили его.

Мальчик шёл в сумрачном, бледно освещённом зале, ища мать, и вдруг увидел её возлежащей среди мужчин и женщин, обложенной подушками на мягком ковре. Она доверительно разговаривала с красивым персом, румянец оживления играл на её щеках.

– Мама! – позвал он, направляясь к ней.

Тень досады согнала улыбку с лица Роксаны, но она поднялась навстречу ребёнку. Он уткнулся лбом ей в подол, всхлипнул, бессвязно объяснил причину своего появления. Слегка погладив сына по взъерошенным волосам, Роксана отстранила его, утёрла ему слёзы благоухающим платком и за руку подвела к ложу Александра.