Андрей Степаненко - Еретик

«Из ребра [40] В некоторых списках Библии прямо указан истинный источник Евы — член Адама. … — усмехнулся Симон. — Ох, уж эти кастраты…»

Лишенные возможности давать жизнь, собратья Кифы так и норовили замазать естественный способ ее происхождения. Они и сделали Адама, первого мужчину и праотца всем живущим, героя и пример для подражания — трусливым существом, тут же свалившим всю вину за содеянное на любимую женщину.

— И с Адамом вы погорячились, — вернул Симон подстрочник хозяину. — Не должен мужик прятаться за свою бабу. Даже если бы Ева была виновна.

Кифа молча принял подстрочник и принялся аккуратно сбивать разлохмаченные Симоном листы.

— Можно подумать, у Адама выбор был… — проворчал он.

— Был, — кивнул Симон, — собой свою женщину закрыть — хоть от Господа Бога. А уж дома разобраться. Без посторонних советчиков.

Услышав, чего хочет купец, губернатор позеленел.

— Ты что делаешь, Менас?! Это же мятеж!

— Никакой это не мятеж! Я просто возвращаю себе свой товар, чтобы продать его нашим дорогим родственникам, — отмахнулся грек и повернулся к Амру. — Ты письмо передать для нашей принцессы Марии сумеешь?

— Для Умм Ибрахим [41] Umm Ibrahim — мать Ибрагима, уважительный титул Марии, связанный с рождением Пророку сына по имени Ибрагим. ? — уточнил Амр и тут же кивнул, — конечно, сумею. Быстро не дойдет, но…

— Менас, не смей, — процедил губернатор.

— А что тут такого? — пожал плечами купец. — Ты, кстати, первым должен был на просьбу о помощи откликнуться. Не только по родству, но и по должности…

Губернатор озверело вытер мокрое лицо ладонью.

— Он грабитель! Его, по закону, судить уже надо!

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Менас и повернулся к Амру, — что ты в Фаюме взял?

— Скот, — честно признал Амр, — голов триста.

Купец смешливо фыркнул и бросил на губернатора полный брезгливости взгляд.

— Я уже представляю, что о тебе начнут говорить купцы, когда узнают, что ты, владетель самого богатого города поймы триста коров для принцессы Марии пожалел. А уж если до аристократов дойдет…

Губернатор помрачнел.

— Не надо смеяться, Менас. И вообще, помнил бы ты свое место, торгаш. Особенно теперь, когда империя на пороге войны.

На некоторое время воцарилась тишина, так что стало слышно даже то, как шумит и охает на площади толпа. Но купец не собирался уступать.

— Если экономы Ираклия не станут нарушать закон и дадут мне отправить зерно в Аравию, никакой войны не будет, — покачал он головой, — и ты это знаешь.

— Они не отдадут тебе зерна, да, и войны все одно не миновать, — болезненно поморщился губернатор и начал подниматься с подушек, — не строй иллюзий, Менас. Все, прощайте.

Амр на мгновение ушел в себя и тоже поднялся — вслед за губернатором.

— Значит, империя все равно нападет?

— Скорее всего, — уже почти безразлично произнес губернатор. — Она никому дерзости не спускает. А ты, Амр, по своей наглости превзошел всех.

Амр стиснул зубы и глянул на Менаса. Купец тоже поднялся с подушек и, судя по сдвинутым бровям, обдумывал что-то непростое.

— Менас, — окликнул его Амр, — Где императорское хранилище с твоим товаром?

— В Гелиополисе, — мрачно отозвался купец.

— Тогда я иду в Гелиополис, — решительно кивнул Амр, отметил этот — поверх него — взгляд губернатора и твердо произнес: — Моим людям нужна еда, и я ее возьму. Кем бы вы меня не считали.

Ираклий появился на Соборе, едва началось утреннее заседание.

— Ну… ни Кифы, ни Симона, я вижу, нет, так что придется вам выслушать меня.

Святые отцы неуверенно переглянулись. Все они были взвинчены появившейся с утра кометой и собирались обсуждать лишь одно: ждать конца света или не ждать.

— Знамение прошу главным вопросом Собора не делать, — упредил ненужные прения Ираклий, — а если кто будет поднимать панику, накажу. Я уже судей предупредил; они будут следить.

Священники приуныли.

— Вы все знаете, что нужно империи, — безо всякого перехода начал Ираклий. — Крестьянин должен работать на той земле, которую ему дают.

— Это незаконно, император, — подал голос епископ Софроний. — Да, и не по слову Спасителя.

— Да, — кивнул Ираклий, — так раньше не делалось. Но в Кархедоне многолетняя засуха, и крестьяне уже начали уходить в лучшие места.

— Это твои крестьяне, — осмелился напомнить епископ Римский Северин. — Сам с ними и разбирайся. Лично у меня в епископате никто никуда не уходит.