Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Я требовал казни убийце Каховскому, но в отношении остальных оставались вопросы.

Рылеев требовал "убить одиннадцать Романовых, ради жизни целой России". Его осудили, как соучастника и умышленника убийств, ибо именно он вложил пистолеты Якубовичу и Каховскому со словами:

— Убейте их без слез и без жалости. Убейте их в колыбелях, пока они еще маленькие. Если что — я отвечу за вас.

Суд принял во внимание сии слова и оправдал Якубовича, не решившегося на столь страшное злодеяние, а Рылеева осудил по всей строгости. Но… Он ведь не убивал.

Можно ли осуждать на смерть Муравьева, или Бестужева? Когда взбунтовался Черниговский полк, многие обыватели были убиты до смерти, а женщины подверглись насилиям. Случилось сие в мирное время, а за такие штуки зачинщикам во все времена полагалась петля. Но дело осложнялось тем, что Бестужев с Муравьевым в миг начала бунта были под стражей и волнения начались именно в связи с их арестом!

Не поставил ли наш арест их вне закона? Не принудили ль мы сами их к такому образу действий?

Я привык убивать врагов, когда они покушаются на мою жизнь, или жизнь моих близких. Но я не людоед. Общество уже осудило бунтовщиков и новые казни ничего не решали.

Потому на последнем Совете пред казнью я сказал так:

— Господа, мы добились Целей своих. Вообразите себе, что не мы осуждаем несчастных, но — они нас. Я знал Бестужева и я знал Муравьева. Это — дельные офицеры и я верю, что в сей миг они б поднялись на нашу защиту.

Рылеев же… что взять с пиита — выдрать его хорошенько!

Отпустим им эти грехи и да будут они нам отпущены!

Государь мертвенно побледнел. Его перекосило и он выкрикнул:

— Хорошо тебе говорить! У вас в Риге — тишь, да гладь. Выступление на Украине было против моего правления! Ты не смеешь вмешаться в дела сих губерний!

Что до Рылеева, — он призывал к убийству моего дома — не твоего! Не нарушай мира в стране, хватит с тебя и Прибалтики!

Слова его были дельны и справедливы, — во всех моих городах и весях ни разу не было даже намека на бунт. Украинские же дела — не моя епархия. Поэтому я — подчинился.

Когда настал миг казни, сомнения вновь охватили меня, ибо Совесть моя была нечиста. Я заранее знал обо всем и если бы вовремя взял всех троих, им не пришлось бы сейчас идти на Смерть!

Тогда я, не в силах более терпеть мук, возопил Господу моему:

— Дай знак, Господи! Неведома мне твоя Воля. Никогда не просил я твоей помощи, ибо мог отличить Добро ото Зла, но сегодня я изнемог. Что делать мне, Господи?

Я не могу объяснить, что было сие. То ли грянул гром, то ли — ударила пушка и будто какие-то воздушные смерчики пронеслись по плацу. Другие же говорят, что ничего подобного не было. А потом нечто сказало мне громовым голосом:

— Ты звал меня, слабый человек, и я исполню желанье твое. За то, что ты не поставил свою волю выше Воли моей, дарую тебе Правление долгое и счастливое. Предаю мечу твоему всех врагов твоих, да смиришь их ты мечом, а еще лучше — кротостью. Годы твои станут самыми славными среди прочих. Но на том не кончено испытание. Пусть иные узрят мою Волю. И будет с ними то, что они сами выберут.

Тут наваждение кончилось и раздался всеобщий крик:

— Чудо, чудо! — я приподнялся в моих стременах, прикрывая глаза рукой, ибо не мог я смотреть от нестерпимой рези в глазах. (А все думали, что я плакал, и нашлись те, кто доложили о том Царю.)

Ко мне подскакали и Чернышев крикнул:

— Веревки оборвались! С Пестелем и Каховским кончено, но трое других…! Что делать, Саша?!

Я не мог отвечать, горло мое свело и пересохло, но тут кто-то иной, произнес из-за моего плеча тихим, глухим голосом:

— Исполнять Божью Волю". (Интересно, что никто из присутствующих не принял сих слов за мои, — это был не мой голос.)

Чернышов заглянул за мое плечо — там никого не было. Он посмотрел мне в глаза и спросил у меня:

— Это твой приказ?" — я отрицательно покачал головой.

Тут все приободрились, ибо боялись они лишь меня и послушали бы только моего слова и кто-то сказал:

— Государь это так не оставит.

Кто-то отвечал ему:

— Сие — дурная примета.

Его тут же перебили:

— Веревки были нарочно перетерты…

По-моему Орлов сразу обиделся:

— Я сам их проверял! Все было в порядке, да и вы посмотрите, веревки-то новые!

Я не мог больше слушать. Я ощущал себя Лотом среди Содома, а ясная Воля Господа Моего не позволяла мне наставить их на путь Истинный. Поэтому я, по образу и подобию Лота, тронул поводья моего коня и лошадь моя медленно вынесла меня из круга спорящих. Я поехал потихоньку с проклятого места, не останавливаясь, и не оборачиваясь. (Что тоже было доложено Государю.)