Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 4

– Чего стаскивать?

– Все.

Карпыч тут же стал разоблачаться, но все бормотал:

– Полицию позову...

Я заметил, что при слове «полиция» он сам и вздрогнул.

– Подумаешь, полиция... Жди, что пол-Тифлиса из-за тебя на каторгу отправят, а другую половину на виселицу вздернут! Раздевайся живее!

Кричать больше ни к чему было. Жилет и рубашка уже висели у него на плече, а он держался за штаны, заглядывая мне в глаза: снимать или нет? Я поднял бровь– и Карпыч остался в чем мать родила.

– Что будешь делать, Васо-джан?

Я провел ладонью по столу и все, что там было, смахнул на пол.

– Ложись! Лицом вниз ложись!

– Вах, Васо-джан, зачем тебе розги? Здесь что – бурса или казарма? – Говоря это, он уже располагался на столе и руки сложил так, как под банщиком на Майдане.

Всыпал я ему так, что он ужом извивался.

– Инквизиция! Произвол! – вопил Карпыч, и слезы лились рекой.

Пять раз я поднимал палку, а потом сел на единственный стул и сказал:

– Кто он и зачем ты его звал?

– Почему ты мне не веришь? Не знаю я ни имени его, ни фамилии. Он ко мне от Буковского пришел из Кутаиси, достань, приказал, ему пустой паспорт, поставь печать, а я здесь впишу фамилию, какая нужна будет. Честью клянусь! Мое дело – книжка и печать. Ничего другого не знаю.

Случается в этих делах и такое – это мне было известно, но я понял, ускользнул от нас Дзобин обидчик, разозлился, вскочил и опять занес палку. Карпыч заранее свернулся, и тут – на тебе– приоткрывает дверь этот самый Дзобин малый.

Я опустил палку и весь похолодел. Еще бы не похолодеть! Этого я никак уж не ждал. А потом, если то, что ходило тогда о Туташхиа, было правдой хоть вполовину, здесь не то что похолодеешь, а в ледяной столб превратишься. Но и это ладно! Но как я, тертый-перетертый, дверь оставил открытой – это меня уж совсем допекло. Стою я как дурак, ушами хлопаю и думаю, зачем это его принесло? А больше всего я сам себе удивлялся – ну, чего я хочу, в конце-то концов? Если этот Дзобин обидчик уходил из наших рук, меня бросало в ярость – как я мог его прохлопать? А когда он у нас на глазах вертелся и я видел – не уйти ему от нас, так я молиться начинал: пропади да исчезни, сгинь с моих глаз! Я ведь страха не знаю. Столбняк на меня может найти – это другое дело. И тогда у Карпыча я тоже не испугался, а как бы остолбенел. А как отошел, так сразу соображать стал: не уберется он сейчас же – вот-вот Дзоба нагрянет, и тогда без крови не обойтись.

Подходит он к нам и то на меня взглянет, то на Карпыча, который полеживает себе, мордой в стол уперся.

– Пришел! – Карпыч на радостях как вскочит, думал, потолок прошибет головой. Ноги – в брюки и вмиг стал хоть на бал вези его. Даже гамаши натянул. Я в цирке раз одного видел: за пять минут сто одежек менял. Так у Карпыча ему учиться и учиться.

– Пришел, родной! – У Карпыча в углу стоял сундук, он и бросился его отодвигать.

– Кто ты и зачем тебе знать, кто я? – спросил Дзобин человек.

Всю эту «инквизицию» и «произвол» он от начала до конца слышал! Я оторопел было, но быстро пришел в себя и сам ему наперерез:

– Ты Дата Туташхиа?

Карпыч, как это услышал, бросил двигать свой сундук, влез на него и глаз не сводит со своего гостя.

– На каторге был? Я кивнул.

– За что дали?

– Фальшивые деньги... – Этот человек взял меня в оборот и вертел меня, как ему хотелось. Я хотел ему сказать, что не его это дело, был я на каторге или нет, и пусть сам ответит, Туташхиа он или не Туташхиа, а вместо этого, сам видишь, какая петрушка получилась. Но все же поинтересовался, с чего это он про каторгу подумал.

– Кандалы таскал. По походке видно,– ответил он.

Значит, он не только шел за мной и смотрел, куда я сверлу и куда приду, он еще понял, что я на каторге был. Теперь ему ничего не составляло расспросить меня, какие я дела обделывал и где, и, бог ведает, наверно, заставил бы меня все ему выложить. А после заставил бы еще проводить себя па поезд, внести хурджин в вагон, дал бы гривенник и отпустил...

– Я – Туташхиа. Дата Туташхиа. Тебе – зачем?

– Ты Дзобу Дзигуа помнишь?

– Помню. В духане он с тобой сидел?

– Он самый – Туташхиа помолчал и взглянул на меня:

– Ну, дальше?

– А дальше то, что он вот-вот заявится. И знаешь, зачем? Тебя прикончить. Он человек такой, жалость ему незнакома. От своего он не отступит. Не знаю, кто из вас кого обойдет, но крови не миновать. Быть посему.

– В моем доме убийство?!! В мокрое дело хотите меня втянуть? – Карпыч забегал вокруг нас как оглашенный. – Полицию позову. Городовой!!!