Сергей Алексеев - Возвращение Каина (Сердцевина)

— Не говорили, но я имею представление, — с каким-то намеком произнес моложавый.

— Ну, раз имеешь представление, то должен понимать, что служить можно не всякому, не первому встречному, — Аристарх Павлович отодвинул от него свою чурку и сел подальше. — Поманили — побежал… Ну что это? Запомни: очень большие деньги очень хорошо охраняются. У нас случайных людей нет, и полудурков мы на службу не принимаем. Прежде чем голову свою под пулю пихать, ты бы походил по городу, поинтересовался, кто такой барин, откуда взялся, почему.

— Я походил… Одни говорят — мафия, другие — ни то ни се, недоразумение, одним словом.

— И это тебя не насторожило?

— Что?

— Разнобой такой в толковании?

— Теперь-то ясно…

— Ну что тебе ясно? — вздохнул Аристарх Павлович.

— Да то, что мафия, — тихо сказал моложавый. — Клянусь, если бы знал — не пришел бы.

— Забудь это слово, идиот, — сквозь зубы проронил Аристарх Павлович. — Мы — честные люди и будем заниматься здесь сельским хозяйством, понял?

— Понял, — одними губами усмехнулся моложавый. — Догадываюсь, какие фрукты вырастут в казематах аэродрома.

— А мне вот слишком догадливые не нравятся, — признался Аристарх Павлович. — Барин так вообще любит, чтобы у него служили люди скромные, умные, но без претензий.

— Я все понял.

— Хорошо, что понял. — Аристарх Павлович подал ему вывеску с калитки. — Возьми… И запиши мне телефон, по которому тебе что-то можно передать. От Данилы-мастера.

Моложавый достал записную книжку, вырвал листок и записал номер. Аристарх Павлович спрятал бумажку, встал боком и помахал рукой.

— Теперь вставай и иди. Понадобишься — разыщу.

— А это — зачем? — Моложавый показал вывеску.

— Затем, чтобы живым вышел отсюда! — несколько раздраженный на бестолковость, ответил Аристарх Павлович. — Чтоб в воротах тебя не стрельнули!.. Когда выйдешь, повесь на калитку.

Судьбу ерашовского предприятия решило одно-единственное объявление, опубликованное в городской газете: о том, что фирма изучает спрос на овощехранилища и ждет предварительных заявок. Попадание было в десятку: кроме множества мелких торгующих организаций, которые отозвались мгновенно, полетели заявки и поехали гонцы из крупных совхозов и товариществ. Каждый хозяин стремился приберечь часть урожая до весны, чтобы потом продать втридорога, и почти все из-за нищеты предлагали натуральный расчет овощами и фруктами, причем по ценам, вдвое меньше существующих осенних цен, — только бы сохранить. За одну неделю плата за хранение поднялась так, что Ерашовы могли получать треть от сохраняемой продукции. Можно было заключать договора, но пришлось оттягивать сроки: на аэродром пока еще возили кирпич, чтобы закладывать ворота ангаров, и откачивали воду из бункеров. Ни о каких халтурных бригадах не могло быть речи, требовалась мощная строительная организация с техникой, чтобы в две-три недели подготовить и оборудовать хранилища и выложить плитами взлетной полосы дорогу по зарастающей железнодорожной насыпи. За скорость пришлось платить вдвое, но по расчетам и это было выгодно, поскольку половина оплаты строительных услуг возмещалась бартером — теми же овощами и фруктами. Городские власти были заинтересованы тем, что с их плеч снимался тяжкий груз овощехранилищ, давно уже не годных, однако помогали с условием, что в этом же году Ерашовы начнут строительство развлекательного комплекса для туристов.

У старшего Ерашова голова шла кругом. Вдвоем с Аристархом Павловичем они уже не поспевали строить, искать оборудование для хранилищ, заключать договора и набирать штат работников. Специалиста по овощехранилищам они нашли, но он предъявил список такой техники, которой не достать даже в Москве, а устаревшую ставить было бессмысленно. Алексей отправил специалиста в Беларусь, где выпускалось оборудование для овощехранилищ и его можно было купить на заводе за валюту, нанять три «КамАЗа» и привезти. Однако требовался доверенный и ответственный человек, чтобы обменять рубли на доллары, отвезти наличные деньги, заплатить и доставить груз. Старший Ерашов не рассчитывал на Олега, который жил сам по себе и сторонился всякого дела; выход был один — ехать самому. В короткий срок подыскать такого человека со стороны было немыслимо, хотя желающих находилось много. Но Алексей все-таки хотел приставить брата к делу, ибо последнее время стал ощущать легкое раздражение от его покойной, независимой жизни. Он старался погасить в себе это недовольство — в конце концов каждый выбирает свою ношу, тем более опасался, что нечаянно оброненное слово отпугнет Олега. Последнее время он, кажется, забыл о монастыре, по крайней мере, не собирался уезжать. По утрам ходил в церковь, потом провожал детей в школу, иногда — Аннушку в институт, а остальное время возился со статуей Афродиты либо ходил по Дендрарию с лопатой и стальным щупом — искал останки скульптур. В один момент старший Ерашов уже собирался поговорить с братом о его будущем, но вдруг увидел, что тот целыми днями копается на участке земли, принадлежащем Ерашовым. У каждой квартиры в доме имелся когда-то нарезанный участок в две сотки, и теперь вместе с квартирами всего нижнего этажа объединились и участки. Площадь была приличная, но совершенно запущенная, и кроме кустов смородины да одичавшей клубники ничего там не росло. Олег же более менее расчистил землю, разбил ее на квадраты и теперь копал ямы, до половины засыпая их конским навозом из институтских конюшен. Он собирался сажать сад, и это тогда остановило старшего Ерашова. Если бы Олег посадил здесь саженцы, то вряд ли смог уехать от них когда-нибудь. Он как бы воплощал мечту Алексея и тем самым покорил его окончательно. Давно ли сам ничего, кроме фруктового сада и восстановления ротонды, не замышлял, а вот приперла жизнь, и размахнулся на большое дело, да еще так скоро и прочно втянулся, что почувствовал интерес.