А. Марченко: Диктатор

— А он ведь сказал: и на величайший героизм, и на величайшую подлость.

— Верно! — обрадованно воскликнул Михаил.— Но Бог с ним, с Флобером. Главное, я очень рад нашему знакомству и полагаю, что нам для беседы пора найти более подходящее место. А как здесь очутился этот «Ундервуд»? Кстати, мне очень нужна машинистка.

Щеки Ларисы стали пунцовыми от стыда. Может, он видел, как она сломя голову и не помня себя мчалась по шпалам, пытаясь спастись от артиллерийского обстрела?

— Вы опоздали,— надменно сказала она,— Я работаю делопроизводителем у самого товарища Гая!

— Неужели у самого товарища Гая? — не скрывая насмешки, переспросил он.— Тогда, конечно, моя карта бита. Но что же мы стоим? Позвольте мне помочь вам,— и он, протянув Ларисе руки, легко вызволил ее из воронки и опустил на траву. Андрей подхватил машинку.

У станции они увидели идущего им навстречу Гая в разметавшейся по ветру бурке. Приблизившись к Михаилу, тот вскинул длинную узкую ладонь к фуражке и четко пролаял:

— Товарищ командарм! Железная дивизия…

— Хорошо, товарищ Гай,— прервал его командарм.

— Мы влипли,— шепнула Лариса Андрею.— Это, кажется, сам Тухачевский.

— Ну и что? — похолодев от неприятного озноба, Андрей все же пытался остаться в глазах Ларисы человеком, который в личных делах независим даже от Всевышнего.

— Извините, пожалуйста,— обратился к ним Тухачевский.— Сейчас мы с товарищем Гаем обсудим дела, а к пятнадцати ноль-ноль милости прошу в мой салон-вагон. Очень прошу.

Андрей догадался, что эти слова предназначались в большей степени Ларисе. Ему не хотелось принимать приглашение командарма, но он сказал:

— Такие вопросы решает моя жена.

— И это разумно,— одобрил Тухачевский,— Но позволять своей жене во всем командовать собой мне представляется делом весьма опрометчивым.

— Постараюсь избежать этого, товарищ командарм,— холодно, но вежливо произнес Андрей.

Гай подозвал ординарца и, приказав ему унести «Ундервуд» на место, игриво, с ноткой укоризны обратился к Ларисе:

— Лариса Степановна, а вы у нас прямо чемпионка по бегу!

— Но только на короткие дистанции! — усмехнулась Лариса, пытаясь дерзостью спрятать от Гая свой стыд.

— Спасибо, сберегли машинку — что бы мы без нее делали? Без вас и Симбирск не возьмешь!

— А что вам стоит отбить у беляков новую?

— Прекрасный совет! — просиял белозубой улыбкой Гай.— С вами не соскучишься!

— И с вами тоже, товарищ комдив.

— Не возражаете, если я прерву эту слегка затянувшуюся дуэль? — улыбаясь, спросил Тухачевский. И напомнил: — Так мы ждем вас. Салон-вагон в тупике на третьем пути. Вам покажут.

И, сопровождаемый Гаем, он уверенным шагом направился к зданию станции…

Ровно в три часа дня Андрей и Лариса подошли к салон-вагону. Часовой с мрачным видом, будто опасных лазутчиков, долго расспрашивал их: кто они, откуда и с какой целью пришли к командарму. Наконец, не отважившись пустить их в вагон, вызвал начальника караула. И тут в открытом окне вагона они увидели веселое лицо Тухачевского.

— Пропустить! — коротко приказал он.

Они поднялись в вагон. Их поразила роскошная обстановка салона, какую они уже давно, с тех пор как ушли на войну, не встречали. Посреди стоял роскошный массивный стол с гнутыми ножками, окруженный тяжелыми, красного дерева, креслами с резными львами на подлокотниках, поодаль — круглый столик, отделанный мозаикой из перламутра. Позднее Лариса узнала от Гая, что этот салон-вагон принадлежал какому-то крупному железнодорожному чиновнику, сбежавшему к бельм.

Стол был покрыт домотканой скатертью с русской вышивкой. И на нем бутылки с коньяком, водкой и крымскими винами, тарелки с жареными курами, салом, домашними колбасами и ветчиной, солеными грибками, квашеной капустой и прочей деревенской снедью. Дополняли живописное богатство три огромных полосатых астраханских арбуза, доставленные сюда, видимо, прямо с бахчи. В креслах уже сидели начальник штаба дивизии, латыш Вилумсон, своим адским спокойствием и хладнокровием как бы уравновешивающий бешеный темперамент Гая, командиры бригад, знакомые Ларисе.

— Прошу к нашему шалашу! — приветливо воскликнул Тухачевский.— Полюбуйтесь, как умеет шикануть наш храбрейший из храбрейших товарищ Гай! Но ему прощается — он умеет и пировать и воевать, а это уже талант!

— Благодарю за высокую оценку! — расцвел Гай: всяческую похвалу в свой адрес он прямо-таки обожал.— И, с вашего разрешения, товарищ командарм, хочу произнести первый тост.