Станислав Брехов: Смертельная печаль. Саби-си

– Да, отец, я помню – Мартэнс его фамилия. Мы же вместе были на его похоронах, году в 85-м, кажется.

– Верно, сынок. Так вот, это он меня оперировал весной 57 г. в Усть-Омчуге. Он же и помог выздороветь, перебороть болезнь, очистить себя, свой дух, забыть все, что было и жить будущим. Потом я встретил твою мать, потом родился ты. Мы же поженились уже после твоего рождения. Мать сначала никому не говорила, что я отец ее ребенка. Дала отчество Александрович, чтобы не мешать твоему будущему. Меня все в то время звали на русский манер Саней. Все же в то время еще люди не верили, что все будет хорошо. Опасались, а вдруг времена изменятся, ну мало ли что. И зачем тогда отцом называть бывшего японского военнопленного. Да и во мне она еще сомневалась. Наверное, думала, что я захочу уехать в Японию и оставлю одну с ребенком. Ее бы точно никуда не выпустили со мной. Когда я переехал с Кулу в Магадан и устроился на работу, мы решили пожениться. Потом решил взять ее фамилию, оформить твое якобы усыновление. Получил гражданство. Мы с матерью всегда говорили, что я тебя усыновил лишь для того, чтобы у тебя не было проблем в будущем. Сейчас это может и глупо, но в те годы все было очень серьезно. Потом, когда Марина родилась, мы уже так не волновались. Времена были другие, 65-й год это не 57-й. Хотя после 60-го года я опять почувствовал к себе внимание органов. Японо-американский «договор безопасности», заключенный в этот год, осложнил разрешение вопроса о линии прохождения границы между Японией и СССР, ну и мою жизнь слегка осложнил. – Отец улыбнулся глазами. – Но не надолго. К тому времени ко мне уже настолько привыкли, что никто и не думал ждать от меня козней. – Опять улыбается. – А то ты знаешь, доходило до смешного. В декабре 1947 г. В бухте Нагаево взорвались два парохода «Генерал Ватутин» и «Выборг», на борту они имели три с лишним тысячи тонн взрывчатых веществ. Представляешь себе такую пороховую бочку. Там такой силы взрыв был, что остатки этих судов до сих пор по сопкам разбросаны. Эти два судна на рейде стояли и рядом еще несколько. У нефтебазы в ожидании слива стоял танкер «Совнефть», сухогруз «Советская Латвия» ожидал бункеровки. У причальной стенки грузились «Старый большевик», «Ким», «Минск», рыбацкое судно «Немирович-Данченко». Буксир «Тайга» стоял неподалеку. «Феликс Дзержинский» в Нагаевской бухте лед ломал для прохода судов. Порт работал с полной нагрузкой. А тут вдруг на носовой палубе «Генерала Ватутина» раздался сильный глухой взрыв. Взрывом выломало люки первого трюма, и оттуда повалил густой черный дым и пламя. Команда пыталась как-то бороться с пожаром. Капитан хотел судно отвести из бухты, но тут раздался второй, более мощный взрыв. От этого взрыва детонирует взрывчатка на «Выборге», расположенная в первом трюме. После этого носовая часть «Выборга» сразу же отвалилась, и пароход стал тонуть. От парохода «Генерал Ватутин» кроме осколков металла, разлетевшихся на многие сотни метров, ничего не осталось. На месте, где стоял «Выборг», из воды торчали только мачты. На самом причале оказались разрушенными все жилые и служебные постройки. Сила взрыва была такова, что суда, стоявшие на рейде и у причалов, получили сильные повреждения корпусов и механизмов. Жертв, конечно, было много, даже на берегу. Японских военнопленных пострадало много, человек пятьдесят госпитализировали. Двое, по-моему, погибли. Я в то время работал на строительстве дороги в порт. Все это на наших глазах случилось. Мороз в те дни давил под сорок градусов. А народ в воде барахтается. Все бросились на лед помогать, вытаскивать раненых. Потом всех их в больницу отвезли. Так вот меня после того случая спешно отправили в Усть-Омчуг. Уж что они там подумали, не знаю, может, что это моих рук дело – подрывник все же. Да только отправили меня быстренько на строительство дороги под Мадаун. А уже от туда перевели на Хениканджу. Там лесозаготовительный пункт Верхнее Кулу был. Вот там я и трудился какое-то время. Потом уже в лагере на Кулу слышал я такую байку: «После этого взрыва зэки бахвалились, что мол, это они отправили с „Генералом Ватутиным“ свой подарочек колымским чекистам к их празднику 20 декабря, когда грузили его в Ванино. Дай им тогда волю, они вообще всю Колыму взорвали бы. Похоже, это была месть. Тогда во всех дальневосточных портах грузовые операции выполняли зэки. И уж тем более в Ванино и в Нагаево. В Магадане к выгрузке и нас, японцев, часто привлекали. В Ванино в то время состояли большие этапы из недавних советских военнопленных, освобожденных из немецких лагерей. Таких, как дядя Коля – „изменников“ Родины. Все эти заключенные были озлоблены за такую несправедливость к ним со стороны власти. В среде заключенных было много опытных военных. На фронте боевого опыта набрались. Знали, как применить взрывчатку. Могли легко изготовить и использовать устройство для того, чтобы возник пожар. Хотя никто до сих пор официально не утверждал, что взрыв произошел в результате диверсии. Говорили только о нарушениях правил морской перевозки взрывоопасных грузов. А за год до этого, в июле 1946 г., взлетел на воздух теплоход „Дальстрой“. Он стоял под погрузкой у причала порта Находка. В носовой трюм насыпью грузили взрывоопасный аммонал. Работу там тоже выполняли заключенные. Так что думай, как говорится, что хочешь».

Отец опять замолчал, задумался. Как будто рассуждал, стоит ли продолжать начатый рассказ.

Читать дальше