Станислав Брехов: Смертельная печаль. Саби-си

Выйдя из автобуса, я несколько часов ходил по городу. Но ни в тот день, ни на следующий мне так и не удалось разыскать наш старый дом. Район сильно изменился. Кто-то мне сказал, что в связи со строительством дороги несколько домов были снесены. Кто-то утверждал, что район сильно расстроился и сейчас его просто трудно узнать. О семье Тойода тоже никто не помнил. Так или иначе, поиски мои были бесплодными.

Пробыв в Киото несколько дней, я чувствовал себя пожилым туристом в чужой стране. Туристом, которому все интересно, но при этом он понимает, что находится далеко от дома и скучает по нему.

Последний вечер перед отъездом в Токио был наполнен особой грустью. Нет, это чувство не было для меня тягостным и даже наоборот, было приятным, сладостным. Поужинав в небольшом ресторанчике у гостиницы, я зашел в номер и собрал вещи к утреннему отъезду. Затем поднялся на последний этаж, на котором находился бар отеля и устроился за угловым столиком у большого окна. Заказав бокал пива, слушал музыку и любовался огнями ночного города, раскинувшегося внизу. Сознание мое наполнилось покоем и созерцанием, мне стало как-то особенно легко, так, как еще никогда в жизни не было. Каждая секунда в тот вечер казалась мне нескончаемым потоком радости и счастья. Эта музыка, запахи, люди, все вокруг доставляло особое удовольствие и дарило любовь. Мне открылось, что все это, что я сейчас вижу и чувствую, чему так радуюсь, есть награда за долготерпение и надежду. Все то, что мне дано было превозмочь в жизни, и сделало эти минуты такими прекрасными и неповторимыми. Это и есть заслуженная награда, которую трудно переоценить. Понимание этого было столь острым еще и оттого, что я знал – этому вечеру не суждено повториться. Я старался впитать в себя каждое мгновение, каждое движение вокруг, всякий запах и звук, запечатлеть в памяти картинку ночного Киото.

Завтра я уезжаю и теперь, очевидно, навсегда.

Вернувшись в Токио, я поселился в том же отеле и пробыл в нем еще несколько дней. Перенеся дату вылета, я решил возвращаться домой раньше намеченного.

За эти несколько дней я так и не дал знать родным о своем местонахождении. Мне казалось, узнай они о том, где я остановился, они могли бы приехать с целью примирения. А сейчас я к этому совершенно не готов. Пусть пройдет какое-то время, решил я. Возможно, все еще придет в норму и наши отношения возобновятся. Мой адрес у них есть. Значит, они смогут мне написать. Если захотят.

В день вылета, уже сидя в самолете, мне подумалось о том, как все же не совершенен человек. Он даже не понимает, что ему на самом деле нужно. Что необходимо, а что он просто хочет. Ведь у этих понятий столь разный смысл. Вот мое желание сбылось. Я вернулся на родину. Но почему мне так плохо. Так больно и одиноко. Почему я раздавлен этими впечатлениями. Сейчас у меня только одно желание – поскорее вернуться в Магадан, увидеть своих детей, внука, свою жену.

Сегодня 19 февраля. Мы с отцом идем вверх по течению Тауйя. Снаряженный «Буран» тянет за собой тяжело нагруженные сани. Мы собирались на неделю, поэтому основной наш груз – бензин, новая печь, кирпичи для зимовья и немного продуктов.

Снега в этом году много, да и река встала быстро. Оттого под гусеницей снегохода ровный, укатанный сверху снегом лед. Торосов почти не встречаем, лишь изредка приходится объезжать небольшие вздутия льда. По этому зимнику достаточно часто ездят местные, и дорога эта кажется обжитой, хоть и отъехали мы от Талона уже верст тридцать.

По обеим сторонам реки стоят высокие деревья, сплошь засыпанные снегом. Ветви прогнулись под его весом. Окажись под ними и встряхни – снега будет столько, что из-под него не выбраться.

Время от времени реку пересекают следы лесной живности. Здесь и лисица, и волк, много песца и даже встречается росомаха. Отец рассказывал, что как-то они с Николаем Николаевичем здесь гоняли лося. Мчались за ним на «Буране» несколько километров, пока он в лес не свернул, а в буреломе его не достать.

После возвращения из Японии отец места себе найти не мог. В Магадане ему явно тесно. Уже которую неделю зовет меня в тайгу. После смерти Николая Николаевича я стал его единственным напарником.