Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Но Флегонт перехватил ее движение, усадил снова, снова произнес: «Марина!» — и вдруг из уст его полилась речь, страстная и неудержимая, и как раз про революцию, про нацию, про народ, про общее благо, про общественное и личное.

И тут пришло то, второе признание, вернее — горькое самообличение Флегонта. Потрясенный и взволнованный услышанным ответным словом, юноша остро ощутил потребность быть честным перед величием любви, очиститься от всего смутного, что есть на душе. Он должен признаться в своем грехе, даже если это признание убьет ее любовь, уничтожит его самого. И он признался.

Да, да! Любя Марину, он впустил в свое сердце другую. Ее имя — Лия…

Марина побледнела и порывисто вскочила, чтобы немедленно уйти. Но Флегонт преградил ей путь.

Нет, нет! Это чувство вошло в его сердце только на миг — помрачение, наваждение колдовство! — и оно уже ушло. Он любит только Марину, и любовь его так сильна, так верна и так истинна, что он не может не довериться Марине. Любимая должна о нем знать все! От любимой, от Марины, он ждет тоже великой, истинной любви, и если такой любви в ее сердце нет, а окажется только черная ревность, тогда — что ж! — пускай скажет ему — прочь! — и он уйдет с разбитым сердцем… Но он верит в Марину, в силу и чистоту взаимной любви. И потому он расскажет ей о себе самое страшное: ведь он чуть было не изменил тому, что для них с Мариной всего дороже! Самому святому!

— Самому святому? Всего дороже! Флегонт!

Да, да! Лия хотела обратить его в свою веру. Она звала его в действительно прекрасное далеко — к борьбе за счастье людей, за освобождение угнетенных из–под гнета эксплуататоров, за единение бедняков всех стран…

Марина снова поднялась. Лицо ее было бледно, губы крепко сжаты, в глазах пылал огонь. Но она сказала спокойно:

— Что ж, милый Флегонт, ваша Лия — очень хорошая девушка. Она звала вас именно туда, куда надо, и вы можете без колебаний идти за ней. Вы не ошибетесь: путь вашей Лии — прекрасный путь… Я тоже хочу идти по этому пути!

Она снова сделала порывистое движение, чтоб уйти, но Флегонт схватил ее за руку.

— Нет, Марина, остановитесь! — воскликнул Флегонт. — Еще минутка, и вы сможете оттолкнуть меня навсегда: она звала меня не на верный путь, и я не пошел за нею! Сейчас я вам все расскажу, выслушайте меня!

Марина передернула плечом. Что ей делать? Все ясно — Флегонт изменил ей, и злая разлучница вполне достойна любви. Флегонт полюбил — революционерку с такими же идеалами, как у нее самой, но эта Лия, наверно, красивее Марины: Марина должна уйти.

Но уйти она не могла: позади была скамейка, впереди — Флегонт, да и… не очень–то хотелось уходить. Марина села, отвернулась и сказала холодно:

— Говорите, я слушаю. Только поскорее, мне некогда…

— Я понимаю любовь как абсолютное единение душ и сердец! —воскликнул Флегонт.

— Ну и что?

— Лия считает что бороться надо только за социальное освобождение, а нация — это дело буржуазии и эксплуататоров!.. Пролетариат не имеет родины, и ему нечего терять, кроме цепей! Она считает, что нации — лишь помеха международной солидарности трудящихся! Она считает…

Марина подняла бровь.

— А разве невозможно единение пролетариев разных наций в общей освободительной борьбе? Разве не создан международный интернационал из французских, английских, немецких и других демократов? Да если б не меньшевики, даже в нашем Киевском совете рабочих депутатов не было бы разногласий по поводу национального вопроса… Вы что–то путаете, Флегонт!

— Но она, — крикнул Флегонт, — доказывает, что интернационал придет только через отмирание наций, a раз нациям суждено умереть, то и не стоит гальванизировать труп!

Надежда затеплилась в сердце Марины.

— Какой же партии сочувствует эта… ваша… девушка?

— Она не сочувствует: она — член партии! Большевиков!

Марина разочарованно проговорила:

— Вы опять что–то путаете, Флегонт. Большевики провозглашают совсем другую программу. Вы знаете, что Ленин…

— Ах! — отмахнулся Флегонт. — Так это ж петроградские и вообще русские большевики! А у наших, киевских, совсем другая позиция!

— Флегонт! — возмутилась Марина. — Вы — политический невежда! Вы сами познакомили меня с большевиками — Ивановым, Боженко, и они…

— Ну, не все, — согласился Флегонт. — Но ведь вы слышали выступление руководителя киевских большевиков Пятакова и сами возмущались… Вы сказали тогда, что раз большевики против украинцев, то куда же податься украинцам? Остается — идти за Центральной радой? Ведь вы это говорили?