Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

— Нет, — ответил капрал Олексюк. — Я, как и вы, украинец, а верой — тоже униат.

— О! — и вовсе обрадовался богатырь–кузнец. — Одной, выходит, веры! Бардзо добже!..

Но дружеские беседы между пленными и местным населением были противозаконны. И унтер, как единственный представитель власти, не мог допустить нарушении порядка и дисциплины.

— Разговорчики! — закричал унтер. Он отстранил капрала рукой и для престижа поправил кобуру с солдатским наганом у пояса. — А ты, матрос, иди с чем пришел и знай честь: солнце вон где, работу начинать пора!

— Об том и речь, — хмуро отозвался Гречка. — Сразу и начнем. Только прикажи, унтер, своим австриякам идти прочь. Пускай к себе в казарму отправляются. А то и в Киев топают…

— Разойдись! — вдруг заорал унтер: толпа во время беседы приблизилась и окружила Гречку, Велигуру и унтера с капралом.

Подошло и «начальство» — старшина, агроном, дед Маланчук, Григорий Омельяненко и Авксентий Нечипорук.

— А вы, господа начальники призовите к порядку свой народ: мне службу сполнять! Есть приказ — значит, сполнить надобно, без обмена мнениями!.. Олексюк! — снова закричал он, хотя тот стоял совсем рядом. — Подавай пленным команду!

— Ах ты ж, паразит! — со злостью выдавил из себя Гречка. — Ну смотри: мы тебя по–хорошему предупреждали!

Люди зашевелились. Какая–то молодица всхлипнула.

— Так вот ты какой?! — Велигура резко повернулся и побежал к дороге, где лежала его коса. Копна седых волос трепаной куделью вздымалась на него голове.

— Зажинай! — заорал унтер, наливаясь кровью. — Олексюк, кому говорю?! Под арест пойдешь на трое суток!

— Ну гляди! — зловеще произнес Гречка. — Пожалеешь, контра!

Он тоже быстро зашагал к своей косе.

В толпе загомонили. Кое–кто подался назад. Кое–кто, наоборот, двинулся вперед. Несколько кос блеснули огоньками на солнце — косари сняли их с плеча. Были это все выздаравливающие на побывке, демобилизованные по инвалидности, подростки и старики.

Гречка с Велигурой направились к золотому полю.

— Ой, господи боженька! — вскрикнула Гречкина Марин и заломила руки.

Но Гречка с Велигурою шли не на бой. Они только, подойдя и двум австрийцам на меже, оттолкнули тех плечом и заняли их места.

Австрийцы, смущенно улыбаясь, уступили позицию. Косы они держали у ноги, как винтовки.

— А ну давай! — крикнул Гречка, поплевал на ладони, взмахнул косой и вонзил синеватое, еще не отбеленное матовое лезвие в густую, как камыш, панскую рожь. Взмах был широкий и быстрый, стебли, колыхнув колосьями, легли под ноги.

Взмахнул и Велигура косой. У него размах был еще шире, еще сильней — коса даже свистнула в воздухе, а подрезанные стебли, не колыхнувшись, на миг остались стоять над свежей стерней; лишь когда Велигура отмахнул назад, они тихо повалились за грабками. Прокос у Велигуры был в полтора раза шире, чем у Гречки.

Еще несколько бородянцев двинулись к полю. Австрийцы стояли в растерянности — и косить не косили и сопротивление не оказывали.

Унтер напыжился:

— Гражданы местная власть! Куда же вы смотрите? Ваш народ неподобствует! Я должен применить оружие!

Косы Гречки и Велигуры свистели, углубляя прокос. К ним присоединились еще человек десять. Несколько женщин зашли с краю и врезались в рожь серпами.

Тогда старшина тоже закричал:

— Эй, Греется, Велигура, так не положено! Слыхали, что господин унтер–цер приказывает? Прекратите! Как представитель временной власти призываю к порядку революции!.. Григорий! — обратился он к Омельяненко. — Ты ж голова союза! Прикажи!

Григор Омельяненко пожал плечами и отошел в сторону.

— Не моя власть, — буркнул он, — разве это из нашего союза? Тут одна голытьба…

— Дед Онуфрий, — кинулся старшина к деду Маланчуку. — Прикажите людям! Ми же вас старшим в наш Совет выбирали!

— А? — приложил ладонь к уху дед Маланчук. — Не слышу…

— Тьфу! — старшина плюнул. Маланчук и в самом деле по старости лет слышал плохо, но особенно глохнул, когда разговор был ему неприятен.

— Авксентий! — кинулся старшина к Нечипоруку. — Ты ж как–никак представитель! Скажи от Центральной рады!

А тем временем косы — уже не две и не десять, а, верно, с полсотни — резали тугие стебли панской ржи, и вдоль дороги кружевною каймой протянулась неровная полоска стерни. Молодицы и девчата, тоже дружно взялись за серпы, — пучки ржи так и взлетали над головами и через руку падали назад на стерню. Жнейки на холме не двигались — вокруг них хлопотали батраки из экономии.