Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Председательствующий эсер Григорьев насмешливо ухмыльнулся:

— Большевики вольны голосовать или не голосовать, выборы все равно будут действительны: для избрания достаточно двух третей голосов.

Он объявил баллотировку.

Тогда Иванов с места запел «Интернационал».

Большевики в зале подхватили:

…Кипит нас разум возмущенный

И в смертный бой вести готов…

Иванов стоял, пел и разглядывал присутствующих.

Данный состав Советов был избран в первые дни после Февральской революции и сегодня уже никак не отвечал взглядам и настроениям киевских трудящихся — их возросшей за эти четыре месяца сознательности. В первые дни революции демагогические фразы эсеров и эквилибристическая казуистика меньшевиков сбивали с толку очумевших от радости, но не разбирающихся в политике людей. И они отдавали голоса тем, кто произносил наиболее эффектные речи во имя революции.

Теперь было не то. Ведь когда дошло до дела, меньшевики и эсеры выступили за продолжение войны, против всех требований рабочих и оказали сопротивление разделу помещичьей земли между крестьянами. Сегодня большевистские лозунги поддерживали не только на тех предприятиях, где за большевистской организацией шло большинство, как, например, у металлистов или портных, на даже и там, где большевистских организаций вовсе не было: большевистская критика раскрывала людям глаза на деятельность Временного правительства. Даже выступая на митингах, где большевистских предложений не принимали, Иванов убеждался: не настал еще час, но пройдет немного времени — и эти же самые люди станут первыми энтузиастами большевистских идей

…Лишь мы, работники всемирной

Великой партии труда,

Владеть землей имеем право,

Но паразиты — никогда…

Голосование закончилось: ни один большевик не был избран от киевских Советов на Всероссийский съезд.

Большевики встали с мест и покинули заседание. Объединение Советов уже не имело смысла: это привело бы только к объединению фракций меньшевиков и эсеров.

Тут же в вестибюле большевистская фракция приняла решение; идти на Печерск, где должен был состояться большой митинг, и рассказать пароду о провале объединительного заседании Совета рабочих и Совета военных депутатов.

Толпой выйдя на мостовую, лавируя среди трамваев, автобусов, циклонеток и извозчиков, большевики — члены обоих Советов — двинулись через Бессарабку и Собачью тропу: решено было взять в помещении печерского клуба свое большевистское знамя.

Пятаков шел с Ивановым. Он кипятился:

— Тебе никто не поручал выступать от имени большевиков за автономию Украины! До съезда еще неизвестно, какую позицию займет партии в этом вопросе…

Иванов спокойно отвечал:

— Пока не состоялся съезд, существует известная нам позиция Центрального Комитета: я ее изложил совершенно точно. Уверен, что после съезда она не изменится…

Боженко остался у театра Бергонье. Заседание Советов продолжается — значит, рабочая самооборона должна выполнять свои обязанности.

— Василий Назарович! — взывали к нему дружинники. — Ним тоже надо на митинг! Да и наши все равно ушли…

Боженко почесал затылок.

— Знаете что, хлопцы? — наконец махнул он рукой. — Полагаю так: меньшевиков и эсериков юнкера не тронут — это же, так сказать, государственные партии. Если где и ждать провокации, то как раз на митинге… Айда на Печерск!

Данила и Харитон шагали в последней шеренге.

Данила то и дело сбивался с ноги. Он снова погрузился в сладкие мечты. Теперь ему виделось, как «ма–ле» уже становится на ножки и как они с Тоськой выводят его «на проходку». Идут они от Аносовского парка к Днепру — в воскресенье, конечно, — и навстречу им все знакомые и соседи. Люди постарше одобрительно улыбаются, молодые женщина всплескивают руками, девчата визжат — тискают Тоську, хватают «мале» и мусолят ему щечки поцелуями. Тоська краснеет и прячет лицо у Данилы на плече, а Даниле приходится хмуриться и сурово выговаривать: «Не балуй!».

— Да ты оглох, что ли? — сердится рядом Харитон. — Слышишь? Который раз спрашиваю, что это у тебя в руке?

Данила спохватывается и торопливо прячет пакетик в карман. Это небольшой кусочек печатного мыла «4711». Он купил его в киоске «Бровар и К°”, у которого ему пришлось стоять на часах. Надо полагать, расчудесное мыло — такая о нем красивая реклама намалевана! Да и вообще, теперь же — революция! Хватит уже, чтоб пахучим милом умывались одни буржуи! Пусть и от маленького Даньк духовитым мылом пахнет, пусть растет по–человечески.