Антон Дубинин - Испытание

Вот тут-то все и произошло. Будь Кретьен один, он бы справился. Как-нибудь постарался бы человек, дравшийся в Святой Земле с турками, и выстоял бы против такого удара. Против Беранжера Пышный-Зад. Но увы ему, он был не один. Его сопровождал Этьен, юный катар с обликом бледным и печальным, которым, к сожалению, овладел демон хохота.

Этьен весь задрожал от смеха — сначала беззвучного. Но через пару секунд из-под ладоней, которыми он закрыл алое сияющее лицо, вырвался некий ликующий вопль, который перерос в обвал уже ничем не сдерживаемого смеха. Благородное общество оглянулось в недоумении, услыхав первые раскаты надвигающейся грозы: но только один Кретьен в полной мере осознал грозящую опасность.

— Этьен, я тебя прошу…

…Но было поздно. Облаченный в черное ополз по колонне арки на пол и затрясся, заливаясь так неимоверно, что к ужасу своему Кретьен сам почувствовал проявление первых симптомов. Уголки его губ неудержимо поползли вверх. Первой сломался простая душа Луи — он заржал вслед за Этьеном, как вся конница Нуреддина, показывая воистину достойные лучшего скакуна зубы. Причина смеха, очевидно, осталась для него тайной, но это его не остановило. За ним прыснула и необразованная кузина Амис; и Кретьен недолго сопротивлялся…

— Пышный-зад! — простонал с пола совершенно беспомощный Этьен, когда друг нагнулся помочь ему подняться (то ли придушить негодяя? ) Наконец он был водружен на ноги — сияющий, неосмысленный, утирающий набежавшие слезы; к тому времени хохотала добрая половина зала — разговора не слышал никто, однако смеялись уже над другими смеющимися, над самими собой, над тем, что вот ведь — угораздило их смеяться безо всякой причины… Красный — от смеха или от смущенья, непонятно — Кретьен занял наконец свое место за столом, сдерживая себя, чтобы не ляпнуть еще одну «освободившуюся» через двадцать лет фразу — «Простите, монсеньоры, мой друг — он такой … не стоит на него обижаться.» Взамен того он так сжал под столом руку Этьена, что пальцы у того хрустнули. Лицо его теперь казалось совершенно спокойным, даже четко обозначились обычные тени под глазами; вот, отец Бернар, превосходный экземпляр катарского послушника для ваших описаний!

— Долго ты собираешься… меня позорить?..

— Кретьен… — друг поднял свои честные, серые, безгрешные глаза. В них уже не было ни искорки смеха — одно сочувствие. — Ты хоть слышал повесть про этого… Беранжера Пышный-Зад?

— Нет . И не собираюсь.

— А я вот — (глубокий вздох) — слышал…

— И что ?..

— Потом расскажу… Попроси передать мне во-он ту рыбку, пожалуйста! — и тихонько, фыркая в дубовую столешницу: — А ты уверен, друг мой, что ты все-таки… точно про него не сочинял?

— Нет, Кретьен, ты припомни! Может, как-нибудь случайно, в ранней юности…

— Слушай, ни слова больше об этом… треклятом Беранжере! Пользуешься своей монашеской неприкосновенностью, да?

…Денек опять выдался прекрасный, а до Ломбера оставалось совсем недалеко. Миль около тридцати. И с дорогой повезло — широкая, можно легко ехать вдвоем. И вообще, кажется, со всем повезло. По крайней мере, Кретьен в свои тридцать четыре впервые чувствовал себя так по-мальчишески счастливым. Кажется, даже в бытность мальчишкою ему не доставалось таких дней.

Кстати о мальчишках: Этьену на поверку оказалось двадцать три года. Выглядел он, в общем-то, младше своих лет — наверно, из-за хрупкости сложения. И борода у него росла какая-то несерьезная, так, три волоска; всякий раз, брезгливо соскабливая ее бритвой, тот напоминал мальчика, прилежно бреющегося в подражание отцу. Впрочем, росла она крайне медленно — на Этьеново счастье: он данной поросли не терпел и все время порывался ее уничтожить. Кретьен в отношении бороды был с ним полностью солидарен; кроме того, другого такого чистюли свет еще не видывал — Кретьен купался во всех встречных речках, мыл волосы, даже пару раз постирал нижнюю рубашку. Сегодня тоже наверняка будет где помыться — чем южнее, тем чаще земля прорезана многочисленными реками, речушками, ручейками, чьи тоненькие голоса или синий блеск на каждом шагу манил путешественников. Мир прекрасен, добр и хорош, мир залит светом, мир исполнен даров. Что-то у Этьена в его извечной черной власянице вид бледный и грустноватый, надо его развеселить.

— Эгей, Черный Рыцарь Черной Одежки! Почему это у вас такой вид, будто вы ежа проглотили? Все еще верите, что мир — это творение нечистого? Да ты посмотри, Этьен, как он прекрасен!.. Прямо-таки Храм Божий на земле!..