Владимир Шатов - Сталинград

- Шляются тута разные… - подтвердил хмелеющий Григорий.

Переговоры надо было начинать, стоя у входа, снаружи. Если просился раненый, то кто-то выходил из землянки и, только убедившись в том, что он ранен и не может двигаться, впускали и перевязывали. Никакой другой повод не принимался во внимание, никто не имел права войти - выталкивали грубо, без всяких разговоров.

- Пошёл на хер! – гаркнул капитан и подробно объяснил, что сделает с наглецом.

С наружи снова постучали. Когда политрук погрозился сунуть прикладом, послышался торопливый голос:

- Лайкин! Принимай парторга дивизии.

- А... прошу, - ответил капитан и бросился открывать дверь.

Внутрь протиснулись двое в офицерских шинелях. У одного из них, широкого низенького человека не было на ней никаких опознавательных знаков.

- Мы переждём у вас обстрел! – приказным тоном сказал нервный полковник.

- Конечно, конечно!

Он по-хозяйски присел к столу и услужливо придвинул самодельную табуретку.

- Присаживайтесь товарищ «первый». – И обратившись к вскочившим хозяевам, бросил свысока: - Что отмечаете?

- Товарищ боевой погиб.

- Тогда ладно.

- Налейте и нам, - просто сказал второй вошедший.

Старшина бросился искать посуду для питья, а он снял командирскую папаху и вытер носовым платком вспотевшую лысину.

- Товарищ Хрущёв! – ахнул мигом протрезвевший капитан.

- Сидите, сидите! – махнул рукой член военного Совета Сталинградского фронта. – Пока немец не успокоится, к Чуйкову не попадём…

Григорий присел в уголке и старался не встречаться с «высоким» гостем взглядом.

- Шелехов! – внезапно вскрикнул тот. – Григорий?

- Так точно товарищ комиссар высшего ранга!

- А я думаю лицо больно знакомое, - обрадовался своей догадливости Хрущёв. – Сто лет не виделись.

- Почти двадцать.

- Точно скоро двадцать, - подсчитал в уме Никита Сергеевич. – Как ты?

- Долго рассказывать. – Замялся тот и попытался свернуть цигарку.

- А мы никуда не спешим! – засмеялся обрадованный генерал. – Так ведь товарищи?

- Так точно!

- Да вы садитесь.

... Следующий час прошёл в непринуждённом и доверительном разговоре. Хрущёва интересовала довоенная жизнь Григория, его мнение по поводу битвы за Сталинград. Старинный знакомый сначала отвечал неохотно, но когда смущённые неожиданной встречей остальные люди из землянки благоразумно испарились, разговор пошёл откровенный:

- Бардака вокруг много! – осмелев, рубанул Григорий.

- В чём же бардак?

- Никто не думает о солдате, никто его не жалеет…

- Приведи примеры!

Григорий вошёл в раж. Ему казалось, что они вновь сидят в доме Никиты в Юзовке и просто разговаривают «за жизнь». Он налил в обе кружки самогона, с хода выпил и выговорил:

- Хорошо, ежели командир пытается продумать и подготовить атаку, проверить, сделано ли всё возможное. А часто он просто бездарен, ленив, пьян. Часто ему не хочется покидать тёплое укрытие и лезть под пули… Вот и гонит вперёд солдатиков.

- Не все же командиры такие…

- Аль снабженец запил и веселится с бабами в ближайшей деревне, а снаряды и еда не подвезены…

- Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, невыполнение долга, так свойственные в мирной жизни, на войне проявляются ярче, чем где-либо. – Покачал головой в знак согласия Хрущёв.

- А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. – Будто не слышал собеседника Григорий. - Поди, их достань!.. Не кто-нибудь другой, а именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, ты должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем - либо оторвёт челюсть, либо разворотит живот, либо выбьет глаз, либо снесёт череп.

- Все мы рискуем…

- Только не сравнить риск бегущего на танки и пулемёты солдата и офицера склонившегося над штабной картой…

Никита Сергеевич сердито засопел и почесал за слегка оттопыренным правым ухом.

- Тебя послушать так надежды выиграть войну, у нас нет!

- Я такого не говорил, - умерил пыл Григорий. – Вот взять, к примеру старшину Филимонова который с нами сидел…

- А что в нём особенного?

- А то, што делает он свою работу добротно. И всё едино ему што делать: пахать, косить, деревья валить, аль воевать. Всё он сделает качественно, на совесть!

- Я дам указание корреспондентам написать о нём во фронтовой газете. - Встрепенулся главный политработник.

- Не в энтом дело, – отмахнулся Григорий и сказал: - Он просто мудр, здраво смотрит на жизнь, не плачет по поводу несправедливостей, не рассуждает о подлости, головотяпстве и беспорядках, а старается исправить идиотские оплошности, из которых состоит война.