С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

– Я лучше. Я значительно лучше.

В Одессу‚ конечно‚ в Одессу‚ где молодость его‚ энергия и напор: всё впереди и всё доступно‚ – куда же ему еще?..

А нам – в Ковну.

За неделю можно многое успеть.

Неспешные завтраки. Неторопливые прогулки. Доверительные разговоры. Радость узнавания и прощание перед разлукой.

– Слушай‚ – говорю. – За неделю‚ где мы только не побывали?

За неделю‚ единственную неделю в жизни‚ на которую у меня не достало времени.

А она отвечает без укора‚ не умела она укорять:

– Поговорили‚ как побывали.

– Завтра же‚ – обещаю‚ а щеки горят. – С первым же поездом. Давай‚ мама‚ поедем завтра.

А она:

– До завтра надо еще дожить.

Каждый год‚ ко дню Иом-Кипур‚ покупаем мы малые стаканчики с воском: тут‚ в Иерусалиме.

В память родных зажигаем стаканчики. В память близких. Что бывали добры к нам‚ щедры и ласковы.

Теплятся огоньки в воске‚ колышатся на безветрии‚ опускаются неумолимо в глубины стаканчиков. Одни потухают через положенные им сутки‚ другие тянутся еще пару часов‚ и остается последний огонек‚ невозможный‚ необъяснимый‚ что колыхается на дне стаканчика и не желает угасать‚ не желает‚ и всё тут! – будто хочет побыть с нами‚ еще и еще‚ как борется с темнотой и забвением. А через год опять Судный день‚ новые стаканчики с воском‚ и очередная душа‚ что никак не желает угасать.

На исходе лет‚ оборачиваясь в прошлое‚ понял вдруг‚ неразумный сочинитель‚ что всю жизнь возвращался к ним‚ везде‚ в разных писаниях: к родителям своим‚ к близким‚ к самому себе тогдашнему‚ всю жизнь разбрасывался памятью‚ дорогими мне ликами и сюжетами‚ легкомысленно раздаривая всем и каждому. Это происходило постоянно‚ на каждой почти странице‚ посреди строк и абзацев‚ и вечное бывало неудобство‚ когда в постороннюю жизнь попадали и они‚ мои близкие‚ моей волею-прихотью‚ и оставались там пленниками сюжетов: чужие среди чужих. Подошло время собрать семью под единую обложку‚ как рассадить за общим столом‚ соединить их‚ рассеянных по разным писаниям‚ и нечего им делать среди посторонних.

"...вот подобралась моя старость‚ и неведом мне час скорой смерти: если не теперь‚ то когда же я постараюсь для дома своего?.."

Перебрал‚ перетрогал‚ разложил по полочкам склад воспоминаний‚ как прилежная хозяйка примерного дома‚ но всякий день всплывает новое‚ разное‚ напрочь позабытое‚ чему не сыскать еще готовой полочки‚ и захлестнет тебя‚ заворожит‚ утянет за собой на дно памяти. Вот и сейчас – ни с чего вроде – вспомнил лодку‚ тихие струи за бортом‚ капли с весла‚ обвисшие над водой ветви‚ обнаженного гребца в ласковых касаниях солнца‚ город пустынный‚ что вылез не к месту и не по теме и развалился по-хозяйски в памяти‚ сад над обрывом‚ глухую тропку‚ тихую жизнь под штопаными абажурами‚ таинственный дворик – незащищенность – пугливые взгляды – вскрик со стоном – облегчение со взлетом – благодарное кусание рук – бег вприпрыжку через площадь – радость шаловливыми пузырьками: не преодолеть и не вернуть.

Перо цепляется за бумагу‚ память за пеньки-пометы. Хорошо думается‚ хорошо чувствуется и печалится: слово за слово‚ как рука об руку.

Жил Нахман Рит в городе Ковне‚ была у него жена Ева‚ и родила она ему восемнадцать детей...

Жил Фишель Кандель в Могилеве Подольском‚ была у него жена Фрима‚ и родила она ему двенадцать детей...

По Подолии туман‚ по отуманенной земле Подольской. От Проскурова к Летичеву‚ через Винницу‚ Брацлав‚ Могилев‚ до самой крымской "украины"‚ откуда исподволь натекает тьма‚ ужас‚ разор и полон.

Туман. Подолию накрыл туман‚ одурманило землю Подольскую: ни проблеска‚ ни лика‚ ни родимого тебе силуэта. Татарская нахлынь с востока‚ как молнии стрела: полон попленили‚ города пустыми сотворили‚ кровь перемешали с кровью и пламенем пожрали пламя. Литовцы, панцирное воинство, грузной поступью с севера: кованые латы‚ сетчатые кольчуги‚ мечи прямы‚ тяжелы‚ обоюдоостры – всадника развалить до седла. Шляхта родовитая с запада‚ на конях гарцующая: знатность‚ гордость‚ чванливость‚ краса нарядов невозможная‚ узорчатое самоцветье на саблях и сбруях. Конь спотыкнулся в степи: век туманистый‚ камень диковинный‚ а будут они потом россыпью по Подолии. Письмена не разобрать‚ имени не угадать: "Здесь погребен..."‚ – не моего ли родства?

Опасения отуманили Подолию. Век за веком опасения‚ меч простертый и лук натянутый‚ бегство от вопля ужасного‚ тоска великая в "украине" живущим. Охудела земля Подольская: люди без одежд и кони без попон. Беды натоптали в травах сокмы великие‚ беды наползают с Дикого поля‚ несчитанными походами в негожие годы‚ как змеи наползают из тины: "Когда овес кудряв‚ баран мохнат‚ у коня под копытом трава с водою… и я опять на тебя буду‚ и пить тебе у меня воду мутную".