Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

Седов пошагал впереди упряжек, поглядывая на свой походный компас на груди и не теряя из виду огромные заснеженные острова-шатры справа.

— Прр! — кричит надсадно Линник, завязнув в снегу выше колен и пытаясь оттащить на себя передок нарты, застрявшей меж двумя торосами.

Хлёстко, больно сечёт по лицам морозная метель. Собаки, выгнув спины, перебирают лапами, отворачивают морды, пытаясь спрятать их от остужающего ветра. Жалок их вид. Но, заглушая в себе жалость, Линник свирепо кричит на псов. Седов, сморщив от ветра лицо, тянет за ошейник вожака упряжки. Пустошный толкает нарту сзади.

Наконец Линнику удалось поддёрнуть заиндевевшую неуклюжую нарту на себя. Он достаёт с неё кнут и хлещет собак.

— Пррр, негодные! Работай, Фрам! А ну, Косой, Аника, наддай! Пррр! Пррр!

Собаки, извиваясь, выдёргивают нарту, оттаскивают её на несколько метров от ловушки и останавливаются, хватая раскрытыми пастями снег. Одна собака легла, другая принялась выкапывать себе ямку в снегу, чтобы укрыться от ветра, леденящей стужи.

Седов с Линником, утопая в снегу, вернулись за «Льдинкой». Началось то же мучительное протаскивание второй нарты.

— Береги каяк! — в гудящем шуме метели крикнул Седов Пустошному.

Матрос перебрался к левой стороне нарты, нагруженной снаряжением, принялся подпирать её, чтобы не наваливалась она каяком на острый выступ тороса.

— Пррр! А ну, Варнак! Пират, Пан, вперёд! Работай, работай, Волк! Пррр!

Седов, поскользнувшись на скате льдины, не удержался, забарахтался в снегу. С трудом поднялся, вновь ухватился за ошейник, хрипя:

— Ну же, ну, хорошие, немного, рывочек ещё! Ну, вперёд, собачки — и отдых вам будет!

Вокруг белая свистящая мгла и бесстрастные, несокрушимые изваяния — нагромождения огромных торосов. Около четырёх часов преодолевали эту обширную гряду путники. Ветер из умеренного раздуло в штормовой, замотелило, отгородило от выбивавшихся из сил людей и собак все окружающие льды, острова, завесило небо.

Седов, превозмогая боль в ногах, колотье в груди, упрямо упирался, надсаживаясь, тянул собак, проваливался по пояс в снег, вновь выбирался. Он тяжело дышал, задыхаясь на морозном ветру. Дрожали ослабевшие от нечеловеческого напряжения мышцы, саднило от мороза лицо. Но некогда и некуда было укрыться и хотя бы минуту передохнуть. Пленящим мечтанием было свалиться за ближайший торос, чтобы отдышаться, дать покой онемелому от натуги телу. И уж вовсе недостижимой грёзой виделась возможность оказаться в палатке укрытым в спальном мешке, и ничего счастливее этого, казалось, не придумать сейчас. И вновь вставал Седов и яростно, натужно тянул вместе с собаками тяжёлую нарту, силясь перебороть неистовый, плотный снежный поток, дьявольские торосы, перебороть себя самого.

Протащив из последних сил через расселину и «Ручеёк» со вторым каяком, путники протащились навстречу страшному слепящему потоку ещё минут двадцать, и, когда собаки «Передовой» вновь встали, покачиваясь на обессиленных ногах и пряча от ветра нос, Седов распорядился останавливаться на ночлег.

Псы, едва их выпрягли и привязали к нартам, тут же принялись зарываться в снег.

Трудно и долго измученные Седов, Линник и Пустошный устанавливали палатку, едва удерживая на бешеном ветру тяжёлую, жёсткую парусину.

Наконец установили, затащили в неё всё необходимое, зажгли примус, поставили на огонь котелок со снегом.

— Ух, убарахтался весь! — ослабело опустился на спальный мешок Пустошный. — Поди, и катанок не стянуть уж, мочи нет.

— Да, в самый раз притаборились, — тяжело дыша, заметил Линник. — Собаки шагу не ступят больше.

Он стащил с головы отопревшую шапку, вывернул, поднёс её сбоку к примусу. Шапка запарила.

Свистел и напористо рвал палатку ветер. Тревожно гудело полотнище. Седов развернул путевую карту п. держа в одной руке зажжённую свечу, а в другой карандаш, склонился над листом.

— Мы примерно в трёх верстах к западу от мыса Фишера, остров Солсбери, — объявил Георгий Яковлевич устало.

— Сколько же прошли за день? — обернулся к нему Линник. Пустошный, вывернув голову, тоже поглядел на карту.

Седов прикинул расстояние от прошлой стоянки.

— Вёрст тринадцать-четырнадцать.

— Эх, ежели б не торосы! До двадцати небось могли бы одолевать, — вздохнул Линник. — А вчера-то тоже напали на гряду, но легко прошли!

— А я, как только «Передовая» попала в ропачьё да обмелилась, сразу понял: намучимся в этой грядке, — похвастался Пустошный.