Алексей Румянцев - Я видел Сусанина

— К завалам везем, в Боярский лес, — вздохнул скорбно Кирей. — Два раза обернули — вроде бы ладно… Да — ишь — людей из Костромы выручить надо бы. Возников наших.

— Люди — золото: хороший народ!.. К владыке прислали их, ан — война. В Ярославль-то есть им проезд?

— А здесь они? — поинтересовался Давид.

— Т-тю, хватился! Пока мы с тобой тары-бары, их до Боярского, считай, спровадил Сусанин. Главный в обозе, ядрена лапоть.

— Ты вот что скажи тому главному… — С этими словами Жеребцов незаметно отклонился от Харька, подманил ближе к стремени Кирюху-знакомца. — Ярославской дорогой проезда нет, запомнил? Хотят живыми оставаться — пусть едут где-нибудь стороной. Паси бог — подальше от Семибратова яма, от Холмов тож… Понял? — Небрежно взглянул на Харька: вслушивается, стервец!

— Не пойму, чего ты дрянь всякую при себе держишь? — перехватил его взгляд Кирюха. Потом спросил с затаенной надеждой: — Взбодрил бы нас, Давид Васильич! Утешь по секрету: велик ли отряд привел сюда? Кто еще с вами? Когда на Ростов ждать?

Что мог ответить старинному сослуживцу Давид? Как этот вот алчно-разверстый овраг, что рассек ненужной трещиной зеленые ростовские озими, прошла и сквозь его смятенную душу черная рана-трещина. Давно чуял, как нарывом зреет беда; прорвалось же вот, кровоточит… И кто, как не сам он, должен взрыть поскорее, перелопатить, залечить этот нарыв-трещину? И как это сделать? Зарастают ли когда раны души?

С угрюмой сосредоточенностью скакали до Ростова, старались не встречаться взглядами. Харько молчал, затаив недоброе. Давиду было не до него.

В дыму, в смрадной гари миновали первую слободку. Пожар тут шел полосою: рядом с целыми, вовсе не тронутыми избами чернели печи без труб; в сизом пепелище кто-то растаскивал искрившиеся черные бревна; слышался перестук багров, осторожный пугливый говор…

У сарая, возле дымного костерка на взгорье, стоял караул. Пьяные, едва державшиеся на ногах ляхи, споря и лопоча по-своему, пытались на весу проткнуть шпагой крупного желтокрылого петуха. Забава не удавалась; каждый раз гогочущий лях внезапно отстранял птицу от шпаги, пятясь к поленнице. Но вот один из весельчаков отличился; кровь цевкой брызнула на него. В то же мгновение петух судорожным рывком выпростал крылья и, еще живой, трепещущий, взлетел на крышу сарая. Караульные, хохоча, полезли через поленницу; ни один из них внимания не обратил на проскакавшую мимо шестерку всадников.

За последней избой, у спуска к длинному заболоченному пруду с втекавшим в него ручьем пошли завалы. Коней пришлось взять в поводья: впереди на дороге громоздились бревна и поваленные густоветвистые деревья; жерди и чурбаки-овинники лежали и торчком, и косыми клетками поперек пути; там и створки воротен, и доски с гвоздями, и даже бороны зубьями вверх. Город, видимо, готовился здесь принять бой, но врагу кто-то указал обход: лавина конских следов, не доходя ручья, круто сворачивала вниз, через лопухи, через посадские поваленные изгороди.

Свернули на суболоток и Давид с Харьком: вдали перед ними развертывался по черному бугру капустник, весь почему-то заваленный пестрыми, кинутыми как попало кряжами. Давид присмотрелся и вздрогнул: не кряжи были на капустных грядках, под завесью дыма, а… трупы. Десятки недвижных человеческих тел на мокрой, стылой земле. След битвы!.. И хотя немало таких сцен приходилось видать под Москвой и на юге, Харько с досадой буркнул:

— Э-э, ведьмины склизни; лазаем тут… Свернем хоть налево: дышать нечем, смрад…

Но влево или вправо поспешали сворачивать всадники — всюду укором била в глаза картина непоправимого бедствия. Опаленный, развороченный Ростов дымился, трещал и словно бы плакал, у знойных пепелищ маячили склоненные над убитыми фигуры, недвижно застывшие в безмолвии отчаяния; мчались сквозь чад и гарь конные вестовые-бирючи — у них был указ сгонять к крестоцелованию всех тех, кто остался жив и не успел вырваться из этого ада; на Соборной площади простолюдины, погоняемые казаками, заканчивали убирать трупы, сваливая их в дроги кое-как, высокими горками. Там же, на окровавленном деревянном срубе, тяжело и страшно умирали посаженные на кол.

Жеребцову сказали, что свита пана-полковника Лисовского стоит в уцелевшем от огня княжьем дворе, но проскакал он чуть подальше, к писцовой избе, где толпились в заулке воины-дворяне его круга. Харько же, встретив у собора своих, верхнедонских, откололся от верховых ертаульного чуть раньше.