Я заговорил снова:
— Упражняться в красноречии нам некогда, любезный князь. Скажите определенно: принимаете вы мой совет или сами позаботитесь о себе? Одно из двух!
Князь попытался сдержать душивший его гнев. Он глубоко вздохнул:
— Не думал я, что попаду в такой переплет!
— Какой переплет? — Я понял: мой собеседник начинает сдаваться, и постарался придать беседе больше непринужденности. — По-моему, никакого переплета нет. Есть только взаимное непонимание. А чтобы его рассеять, необходимо одно: не сердиться, не возмущаться, а взглянуть на вещи открытыми глазами. Только и всего! К тому же не следует забывать, что вы — князь. Гордость России! Что может быть для вас более святого, чем борьба за родину? Или вы рассчитываете просуществовать, забившись в угол, предаваясь сладким грезам?
— Если бы хотел предаваться сладким грезам, я не приехал бы сюда!
— Браво! Отличный ответ. В сущности, вы повторили слова Шиллера. Помните, он говорил:
Да кто же будет
Один дремать в своем углу, когда
Великое свершается в отчизне?
Князь молчал. Я продолжал более мягко:
— Поймите одно, князь: поднять Афганистан, целое государство, на борьбу против большевиков… Разве это маленькое дело?
— Поднимется ли?
— А как же! В отличие от вас, я лучше знаю положение. Афганистан — сущий пороховой погреб. Не сегодня-завтра он непременно взорвется. А мы должны поджечь порох и ускорить этот неизбежный процесс. Когда я говорю «мы», не поймите, будто нас только двое, Нет, в этом направлении работают сотни людей. Мы — лишь звено длинной цепи. Но — важное звено. Соединяющее звено!
Опустив голову, князь внимательно слушал меня. Он закурил и глубоко выдохнул:
— Н-да-а…
Вспыхнувшее так стремительно пламя гнева начинало остывать, начали разглаживаться и складки на лбу. Я еще больше смягчил тон:
— Я вижу, дорогой князь, нас соединила судьба. У нас один путь. Гоните из сердца всякие опасения. Я зла вам не желаю. Вы начинаете большое, героическое дело. Да сопутствует вам удача! За ваше здоровье!
На этот раз князь, не поморщившись, принял поданную ему капитаном рюмку с коньяком и залпом выпил ее.
Я поздно заснул, но проснулся рано. Вернее, меня разбудили рано. Сначала петухи подняли невообразимый галдеж. Затем с завидным усердием начали повторять свои приятные арии ишаки — гордость Востока. И вдруг залились лаем собаки, затявкали щенки, наполнив звуками всю округу. Попробуй не проснись после этого! Говорят, Восток имеет свои прелести. Но что может быть еще прелестнее?
С удовольствием ворочаясь с боку на бок и слушая дивные арии длинноухих азиатов, я обдумывал, что предстоит сделать сегодня. А дел было предостаточно. Прежде всего нужно было встретиться с хакимом, официально уведомить его о своем приезде. Поэтому, как только окончательно рассвело, я отправил к нему посланца, с просьбой уделить мне время для встречи. Оказалось, что хакима еще нет в его кабинете. Оставив спутников в гостинице, я сам с Абдуррахманом вышел пройтись по городу. Жара опять усиливалась, солнце еще только поднималось над горизонтом, но от земли уже веяло зноем, как от раскаленной печи. Может быть, поэтому Герат выглядел еще менее привлекательно, чем вчера Улицы были тоскливы, грязны, бедны. Всюду, куда ни кинешь взгляд, один и тот же унылый застой. Как будто колесо истории, достигнув Афганистана, сломалось. Везде та же темнота, то же дикое невежество…
Чтобы не слишком бросаться в глаза, я вышел в город в штатском платье. Но даже в таком обличье служил мишенью для сотен холодных взглядов. Люди останавливались и глазели, одни звали других, указывая на меня пальцем, словно увидели диковинку, и повторяя: «Ференги… ференги» [23] Ференги — иностранец.
. В самом деле, среди этой толпы дикарей я походил на павлина в стае воробьев. Куда ни глянешь, чалмы да темные чачваны [24] Чачван (чашм-банд) — покрывало из конского волоса, скрывающее лицо и грудь женщины.
… Даже девочки, едва начавшие заплетать косички, прятали лицо под чачваном. В Персии хоть глаза женщины можно увидеть. А здесь и того нет. Все лицо закрывает сетка. Видят ли что-нибудь глаза за этой сеткой?.. Аллах знает! Да и есть ли у этих женщин сердце, душа? Может быть, зрение и слух у них заменяет какое-то иное, скрытое чувство? Но у тех восточных женщин, с какими мне приходилось встречаться, я его не обнаружил. Чем же тогда они дороги?..
Абдуррахман, видимо, заметил, что я о чем-то задумался.
Читать дальше