Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Он вспомнил, как скрипуче застонала ольха, когда ее сломило. Наверно, верхушка дерева, падая, уперлась ветвями в землю и ослабила удар снежной горы, а на ноги скорее всего упал обломок скалы. Самыра, надо быть, придавило. Когда лавина рухнула на плоскогорье, пес находился еще за деревьями, на расстоянии пяти шести прыжков от Озермеса, он мчался на выручку к хозяину, прижав уши с черными кончиками к серо желтой голове, раскрыв пасть и веретеном вытянув хвост.

Если бы Самыр не был так увлечен преследованием оленей и не подгоняй его Озермес, он успел бы предостеречь хозяина о надвигающейся опасности. Даже если овчарка осталась жива и камни не перебили ей спину, из под толщи снега ей не выбраться. Самыр был Озермесу ближе друга, единственной живой связью его с ушедшим за море отцом. Отогнав воспоминания, Озермес проглотил слюну, комком собравшуюся в горле.

Ни разу еще ему не приходилось наблюдать такого обилия снегов. Почти все сорок морозных дней и ночей небо оставалось ясным, с утра озаряемым холодным солнцем, но перед Новым годом небо потемнело, стало студенистым, и повалил снег. Снег падал и падал, и днем, и ночью, и еще, и еще дни и ночи. Сугробы поднялись до крыши, заслонив окошко, затянутое оленьим пузырем. Задули ветры. Прислушавшись к воплям бурана, шатавшего стены сакли, Озермес пробормотал: — Хорошо, что мы поставили саклю у скалы, на открытом месте нас унесло бы. — Это Дух гор, — сказала Чебахан, — рассердился и летает над землею. Слышишь свист его крыльев? — Она стояла, напрягшись, как тетива лука, и смотрела на дверь, за которой завывала метель и тревожно скулил Самыр. — Дух гор? — повторил Озермес. — Мы не причинили ему ничего дурного. — Он задумался.

Дух гор, суровый старик с седой бородой, одиноко жил на вершине высокой горы. Некоторые рассказывали, что видели его, пытались заговорить с ним, однако он взмахом крыла сбрасывал смельчаков вниз, в долину. Когда то он был правой рукой Тха*, но потом повздорил с ним, кажется, он требовал, чтобы Тха поделился с людьми познаниями. Тха сбросил его за это с неба. С тех пор Дух гор ненавидит владыку и не любит людей за то, что они не возжаждали знания и не помогали ему в борьбе с Тха. Иногда к Духу гор являются посланцы Тха и уговаривают помириться с владыкой неба, но старик не соглашается, потому что никому больше, ни Тха, ни людям, не верит. Если Дух гор спокоен, все вокруг цветет и в лесах поют птицы, а если разгневается, горы затягивает туманом, земля трясется и в ущельях гремят потоки...

Озермес посмотрел на Чебахан, которая продолжала прислушиваться к вою ветра. — Я не прочь был бы повидать Духа гор, — сказал он. — Разве ты не веришь, что он есть? — спросила Чебахан. — Ты ведь слышишь его голос? — Я не говорю, что его нет, но и не утверждаю, что он есть, я просто ни разу не видел его, — объяснил Озермес. — Когда ты кричишь в лесу, — возразила она, — звери, не видя тебя, понимают, что ты есть. — Да, это так, но им все таки хочется посмотреть на того, кто кричит. Сколько раз я криком или свистом подманивал к себе добычу. — Ты думаешь, что Дух гор выманивает нас из сакли? — Не знаю, вряд ли мы ему нужны...

Они помолчали, а потом, не раздеваясь, легли спать. Ночью их разбудил грохот.

* Тха — Бог.

Озермес и Чебахан вскочили. Сакля была затянута дымом, на полу валялись куски сухой глины. Озермес зажег от тлеющего уголька лучину в светильнике и увидел у очага упавший с крыши дымарь. Наверно, он обрушился под тяжестью снега. Хвала богам, что не погас огонь, это было бы дурной приметой. — Подбрось в очаг щепу! — крикнул Озермес, перетащил дымарь к двери, схватил деревянную лопату, выбил из двери клин и стал выбираться наружу. Пытаться в такой буран водрузить на место дымарь, который к тому же обычно вставлялся снизу, было не очень разумно, дым и без него потянется в дыру в крыше, но Озермес истомился без движения и действия. Вероятно, и снега на крыше собралось изрядно, не ждать же, когда кровля обрушится им на голову. Озермес выдавил дверь, вылез из сакли, и буран набросился на него со всех сторон, как стая взбесившихся волков. Он вернулся в саклю за дымарем и принялся прокапывать в снегу проход к задней стене сакли. Собака раз другой прыгнула на него от радости и тоже стала рыть лапами снег. Между заднею стеною сакли и отвесной скалой был промежуток в два локтя шириной. Озермесу уже приходилось подниматься с той стороны на крышу. Он забирался на нее, упираясь спиной в скалу и ногами в стену сакли. Докопавшись до скалы, Озермес кое как вскарабкался наверх с лопатой в руке и сбросил с крыши снег. Потом спустился за дымарем, но, спохватившись, пошел в саклю, вытесал из полена несколько колышков и отыскал моток волчьих сухожилий. Несмотря на то что снег валил, как водопад, снаружи было светлее, чем в сакле, если там не горела лучина и в очаге не пылал огонь. Ветер то стихал, то начинал свирепствовать, и тогда трудно было понять, где небо и где земля — хлопья снега или поднимались вверх, или неслись, догоняя друг друга, слово крошечные белые кони по серой степи. Иногда вихри крутились колесом, и из круговерти проглядывали чьи то полосатые черно белые моры и слышались визг и хохот.