Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

— Ты и находчив, и глуп, — сказал он жулану, — разве бескрылая собака может добраться до твоей кладовки? Да и мне до твоей добычи рукой не дотянуться.

Жулан с сомнением повертел крючковатым клювом, расправил рыжеватые крылья и куда-то унесся.

На заходящей стороне Богатырь-горы от самого подножия до вершины поднималась отвесная стена, пытаться одолеть которую было бы таким же зряшним делом, как Самыру карабкаться по гладко отесанному, смазанному жиром столбу. Они взяли правее и по низу стали обходить гору. С восходящей стороны она была более пологой. Осматривая склон, Озермес заметил, что по нему извивается заросшая, заваленная упавшими сверху камнями тропа. Удивившись, он пошел по ней и, когда солнце зашло за шлем, поднялся до широкой площадки, выдолбленной в скалах. Одной стороной площадка нависала над пропастью, другой упиралась в каменный откос. А посредине, на трех громадных замшелых валунах, стояла скала с прорубленным посередине круглым темным отверстием. Самыр забегал по площадке, принюхиваясь к выцветшему помету, оставленному козами, поднял заднюю лапу, пометил своим знаком один из камней, потом подбежал к отверстию, встал на задние лапы, но не смог забраться в дыру и, оглянувшись на Озермеса, заскулил.

Озермес подошел к нему и, схватив за бока, подсадил. Самыр скрылся в дыре и тут же призывно залаял. Бросив лук, Озермес тоже забрался в дыру и оказался в пещере с высоким сводчатым потолком. Ровный песчаный пол был усеян хрустевшими под ногами черепками от глиняной посуды, а у противоположной стены лежал большой человеческий скелет, на который лаял Самыр. Оглушенный многократно отраженным от стен лаем, Озермес велел Самыру, чтобы тот замолчал, и стал рассматривать позеленевшие массивные кости. Скелет был очень длинным, если бы Озермес поставил его на ноги, то еле дотянулся бы рукой до макушки головы. Белые зубы были целы, в глазницах лежала темнота, по костяному лбу и скулам скользил свет, проходящей через входную дыру, и казалось, будто череп слегка ухмыляется. Озермес отступил на шаг и увидел у левой бедреной кости длинный, покрытый ржавчиной меч.

Он не стал притрагиваться к скелету и мечу — они были так стары, что, пожалуй, могли рассыпаться. Выставив из пещеры сопротивляющегося Самыра, который не хотел оставлять его одного, Озермес присел возле скелета и сказал:

— Прости, что мы нарушили твой сон.

— ...нарушили... сон, — прошелестело в пещере.

Кем этот великан был при жизни, и в какие, быльем поросшие времена он жил, в кого переселилась потом его душа? Озермес поглядел на поднимающийся сверху свод. Что здесь было когда-то? Дом великана или для него вырубили в скале такую могилу? Могилу открытой не оставляют. Может, это все таки дом, ведь строили же великаны для карликов каменные дома с таким же круглым входом.

Пещера, подобно морской раковине, отражала голоса жизни: трещание кузнечиков, крик пролетавшего где то у горы беркута, даже дыхание Самыра доносилось до Озермеса. Но шумы эти только оттеняли могильную тишину пещеры, залетая сюда; они не делали ее живой, ибо для того, чьи останки лежали на песке, колесо времени остановилось и никогда уже не завертится вновь. И Озермес ощутил то благоговение и грусть, которые испытывает каждый, соприкоснувшийся с покоем смерти, со всем безвозвратно ушедшим, с тем, что люди называют вечностью.

Отвернувшись, он хотел встать и, зажмурившись от яркой вспышки ворвавшегося в пещеру света, замер от внезапной догадки и восторга. Посреди входа сверкала, отражая солнечные лучи, далекая вершина Ошхамахо. Не иначе, как круглая дыра была прорублена с таким расчетом, чтобы в определенное время солнечный луч, отражаемый снежной шапкой Ошхамахо, попадал в пещеру. Смахнув слезы с ослепших на миг глаз, Озермес подошел к дыре и сверху посмотрел на площадку. Теперь он увидел то, чего не заметил, когда шел: плоские камни, лежавшие на площадке, были уложены огромным колесом. Как рассказывал Озермесу отец, предки адыгов кругом обозначали солнце. И площадка, и пещера были не домом великана, не его могилой, а святилищем, где потомки Солнца чтили своего прародителя. Что, если далеким предком Озермеса был и тот человек, чей позеленевший от времени скелет лежал теперь на песчаном полу пещеры?

С почтением взглянув на улыбающийся череп, Озермес тихо сказал:

— Прощай, тхамада, прости, если я доставил тебе беспокойство.

— Беспокойство... беспокойство, — отозвалось под сводами пещеры.