Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Опустив голову, Озермес зашагал на голос Самыра. Когда солнце снова удлинило их тени, они стали спускаться. Озермес нес скудную добычу — привязанного к поясу обезглавленного зайца. Голову зайца он, как всегда, отрезал и оставил на каком то кусте для Мазитхи. Неподалеку от явора, под которым погибли волчица с волчатами, Самыр взъерошился, зарычал, поскреб задними лапами траву, потом, опустив морду, затрусил дальше. Озермес решил перейти через речку и по восходящей стороне опуститься до луга, на котором водились тетерева.

Самыр вспугнул тетерева, едва они вышли из лесу, Озермес вскинул лук, — еще до того, как тетерев взлетел, он заметил на нем сверху белое пятно, которого нет у самки, — и спустил стрелу. Тетерев, долетев до медвежьего орешника, упал под ветвями. Самыр бросился к бьющейся птице, схватил ее и, задрав голову, принес Озермесу. Он поднял еще двух тетеревов, но они были самки, и Озермес, к досаде Самыра, не стал стрелять в них. За лугом начинался лес с густым кустарником. Озермес напился из тихого медленного ручейка и уселся отдохнуть, прислонившись спиной к дубу. Самыр, тоже полакав воду, повалился на бок, рядом с ним. В траве кричали «пить пить пить» перепела, а где то наверху, затаившись в листве, словно играя на камыле, распевали песни серые дрозды. Из лесу тянуло влажной прохладой. Озермес провел ладонью по черным блестящим перьям тетерева и вздохнул. Жаль, что пришлось убить такую красивую птицу. Прислушиваясь к пересвисту дроздов, он заснул...

В лесу, быстро приближаясь, что то зашумело. Трещали кусты, с хрустом ломался валежник, земля мелко дрожала от бега множества ног. С трудом подняв отяжелевшие веки, Озермес увидел, что на луг выбегают большие бурые кабаны. Впереди, вытянув длинную тонкую морду с острыми изогнутыми клыками, мчался грузный кабан. За ним спешили другие, такие же черномордые и черноногие. Не успели они пронестись мимо Озермеса, как в лесу снова затрещало, загудело и на луг выскочил огромный кабан с блестящей, как золото, щетиной. На кабане, обхватив его ногами и откинувшись назад, восседал в кольчуге из серебра белолицый и белокурый богатырь. За спиной богатыря развевалась турья шкура, в руках он держал белый лук с красной стрелой, глаза у него горели, и черные усы полыхали пламенем. Видение исчезло так же бы стро, как и появилось. Оцепеневший Озермес, словно проснувшись вторично, расправил плечи и медленно встал. Померещилось ему, или он в самом деле увидел кабанов и Мазитху? Самыра не было видно. Куда он мог исчезнуть? Посмотрев на темный лес, из которого выбежали кабаны, на следы, которые они оставили на траве, Озермес позвал:

— Самыр!

Услышав позади слабый шорох, Озермес обернулся и увидел за дубом испуганную, с часто моргающими глазами, собачью морду.

— Вот ты где, — с облегчением сказал Озермес, — выходи, кабанов уже нет. Повезло, что они не налетели на нас. — Он знал повадку кабанов, бегали они, особенно нападая, по прямой, но промахнувшись, уже не возвращались. Видимо, это было стадо Мазитхи. Хотя златощетинный кабан пронесся мимо, Озермес хорошо разглядел глаза, усы и одежду Мазитхи. Именно таким описывали его те, кто с ним встречался. Куда он мчался так? Спешил забрать оставленную Озермесом жертву? Голова несчастного зайчика совсем маленькая и не такая уж лакомая, но скорее всего Мазитха принимает любую жертву и вряд ли требует, чтобы ему обязательно преподносили голову большого тура. А может, он торопился по более важным делам и на ушастую заячью головку не обратит никакого внимания. Озермеса и Самыра Мазитха не приметил, во всяком случае, ничем не дал знать, что видит их.

Самыр, подняв хвост и пофыркивая, обнюхивал кабаньи следы. Увидев, что Озермес смотрит на него, он приосанился, вытянул хвост, рыкнул и поскреб задними лапами землю.

— Знаю, видел, какой ты храбрый, — сказал Озермес, пошел к ручью, ополоснул лицо, подобрал тетерева и лук со стрелами и, зайдя за дуб, стал обходить луг, чтобы не идти вслед за кабанами. Хотя Мазитха и покровительствует охотникам, кто его знает, по душе ли ему, если люди ходят за ним. Вид у Мазитхи грозный, но если бы не пылавшие пламенем усы, он ничем не отличался бы от любого крепкого мужчины — широкие плечи, белые лицо и руки, лоб, уши. Можно о нем рассказывать сразу после встречи, или должно пройти какое то время? Кажется, до вечера вспоминать вслух Мазитху нельзя.

Над самой головой у них вдруг закричал самец кукушки. Озермес вздрогнул и остановился. Самыр в один прыжок оказался возле него.