Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Озермес стал быстро раздавать девушкам деньги, подошел к Чебахан, поднял ее на ноги и объявил: — Теперь прощайтесь, сейчас брат матери Мухарбек отнесет невесту в повозку. — Озермес выскочил за дверь и прислонился спиной к стене. Он столько бегал, прыгал, семенил, пританцовывал, пел, кричал на разные голоса и смеялся, что ему показалось, будто перед ним в самом деле колышется разудалая хохочущая толпа, зарябили ожившие в воспоминаниях лица, смеющиеся, и от этого все красивые.

Озермес провел ладонью по глазам и снова, теперь уже тяжело, по-стариковски, ступая и отдуваясь, вошел в саклю, поднял Чебахан на руки и вынес из сакли. — Моя жесткая борода, наверно, царапает сквозь платок твои нежные щеки? — шепотом спросил он. Чебахан фыркнула. — Смейся, смейся, — с облегчением проворчал он, — посмотрим, как тебя примет бабушка жениха. — У моего жениха не может быть злой бабушки, — включившись в игру, подхватила она. — И ты не заметил, что я не невеста, а ее подружка. — Не смеши своего старого дядю, а то он уронит тебя и не донесет до арбы. — Я и сама могу залезть на арбу, но где она? — О, несчастный жених, невеста, оказывается, слепая! — в ужасе воскликнул Озермес и, усадив Чебахан на мертвый явор, сел с ней рядом и сообщил визгливым голоском: — Я подружка твоя и буду сопровождать тебя в аул жениха. Мухарбек поедет впереди на коне. Арба покрыта красной тканью, ты можешь пока снять платок. Чебахан, мотнув головой, сбросила платок и посмотрела на Озермеса смеющимися глазами. — В жизни не видела такой свадьбы! — Это что! — важно произнес Озермес. — Во мне сидит еще большой аул всяких людей. Скоро поедем!.. — Гости принялись поворачивать арбу против солнца, а родственники невесты стали мешать им. Наконец арба была трижды повернута, родственники невесты получили выкуп и выпустили арбу со двора. Но только свадебный поезд выехал из аула, как его остановили. У дороги на траве была разложена еда и стояли кувшины с махсымой. Пока гости слезали с коней, джигиты из аула невесты похватали у некоторых папахи и ускакали. Хозяева папах, снова вспрыгнули в седла, пустились их догонять. Трещали выстрелы, из под копыт дымками взметалась пыль, и сидевшие на траве завели свадебную песню. Озермес громко выводил.

Потом свадебный поезд снова пустился в путь, прорываясь через заграды в попадающихся на дороге аулах. Они ехали мимо зеленых садов, огородов и полей, по жаркой, подернутой сизым маревом равнине, пахнущей горечью полыни, любопытные суслики, завидя арбу и всадников, поднимались на задние лапки и застывали кувшинчиками, въезжали, вспугивая зверье и птиц, в прохладные тенистые перелески, перебирались вброд через полноводные реки, поднимались на покрытые цветочными коврами луга, над головами у них зависали рыжие пустельги и проносились стаи сизоворонок, высоко в небе, не двигая крыльями, величественно парили беркуты, ехали весело с песнями, все дальше, дальше, по направлению к синеющему вдали каравану белоголовых гор, пока не добрались до аула жениха, где их встретили пешие, с дубинками в руках джигиты, попытавшиеся сорвать с повозки красное покрывало.

От усталости Озермес пропустил заезд в соседний дом и доставил невесту, которая снова прикрыла лицо платком, прямо в дом жениха, где ее при входе обсыпали орехами, а в сакле смазали ей губы топленым маслом и медом. Снова гремели выстрелы, снова пели «Оредаду».

— Теперь я — бабушка жениха, — сообщил Чебахан Озермес, схватил котел с мясом и, завопив, выбежал в дверь: — Люди-и, я столько прожила в этой сакле, а теперь невестка выгоняет меня! Помогите! — Женщины, толпившиеся у сакли, запричитали и заплакали. — Я джегуако! — крикнул Озермес и, встав у порога, взялся уговаривать Чебахан: — И тебе не стыдно? Как можно поступать так несправедливо? Бабушка на старости лет лишается дома, в котором столько лет кормила своего внука — твоего жениха!.. Бабушка, вернись, не упрямься! — О, горькая доля моя, — сокрушалась старуха. — О, жестокосердая невестка! — Несколько парней бросились на бабушку, отняли у нее котел с мясом и стали ссориться из-за еды. Но тут подъехал на коне Мухарбек и, искупая вину племянницы, протянул джегуако подарки для бабушки. Она успокоилась и вошла в саклю. — Не будем ссориться, невестка, — сказала старушка, гладя Чебахан по плечу, — ты такая красивая, что сердце радуется смотреть на тебя... — Ну, — охрипшим голосом сказал Озермес, — теперь осталось только снять с тебя покрывало. Ты когда-нибудь видела, как это делается? Можешь подглядывать. — Взявшись за кинжал, он сделал вид, что хочет кончиком кинжала сдернуть платок с головы Чебахан и тут же в испуге отскочил. — Будь благоразумной, красавица, сиди спокойно. — Опять подняв кинжал, он мгновенно отлетел к стене и вскрикнул: — Вы видели, видели, как невеста чуть не заколола меня? Не убивай меня, красавица, я не причиню тебе зла. — Сделав еще одну попытку сдернуть платок, и, отбежав к двери, Озермес прыгнул вперед и, скинув с головы Чебахан платок, трижды ударил кинжалом по перекладине над дверью.