Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Ночь полностью вернула Озермесу силы. Он вскочил с тахты, умыл ся, поздоровался с Мухарбеком, поел, схватил лук и три стрелы, взял несколько кусков копченого мяса и отправился в лес. Самыр бежал впереди него. Вчерашний день и все другие ушедшие дни уже не держали Озермеса на привязи. Он шел легко, щурился от яркого солнца и напевал новорожденную, без слов, песню. В двух силках белели косточки зайцев, объеденных шакалами, одного капкана он не нашел, какой-то зверь унес его с собой. Безусый Хасан рассказывал, бывали случаи, когда волк, угодив в капкан, отгрызал себе лапу, чтобы освободиться. Самыр обнюхивал силки, фыркал и толкался. Озермес прикрикнул на него.

Самыр, обидевшись, отошел и, помаргивая, уселся в сторонке. В яму ловушку с острым колом на дне, вырытую Озермесом на звериной тропе, никто не провалился. Наладив силки и сменив на яме хворост и сухую листву, Озермес зашагал краем леса. На другой тропе, много ниже по течению речки, в первое лето он привязал к дереву тяжелый, с большой убойной силой, самострел. Тонкая, сплетенная из сухожилий веревка тянулась через тропу на высоте оленьей груди. Однако Тха послал на эту тропу не зверя, а человека, и Озермес снял самострел и спрятал его в пещере. Выбравшись к оголенному склону, Озермес услышал громкий посвист и резкое, хриплое квохтанье. Самыр кинулся вперед, но Озермес поймал его и велел не двигаться. Приготовив стрелу, он стал красться от дерева к дереву и увидел серого, с белым горлом, петуха улара, бегущего вверх по склону. Озермес, встав за дерево, наблюдал за ним. Поклевав на кустах почки, улар расправил короткие крылья и полетел вниз. Когда он приблизился на два прыжка, Озермес спустил тетиву. Пролетев немного, улар упал и задергал ногами со шпорами. Самыр подбежал к улару, принюхался, сморщил нос, оглянулся на хозяина и одобрительно залаял. Подобрав добычу, Озермес опять услышал клохтанье. Самыр насторожил уши. Озермес снова велел, чтобы тот не двигался. Повертев головой, Озермес увидел под скалой белое горло улара курочки и пошел к ней. Она плотно сидела в гнезде из сухой травы и не улетала. Сидя на яйцах, самка улара редко бросает гнездо, и ее можно взять руками. Озермес остановился. Зашевелившись, курочка крикнула:

— Уль-уль-уль!

— Сиди, сиди, — сказал Озермес, — я тебя не трону.

Он оглянулся на Самыра. Тот сидел отвернувшись, с несчастным видом.

— Собака тоже не нападет, — сообщил курочке Озермес. — А вот мужа твоего мне, чтобы покормить свою жену, пришлось убить. Но он все равно скоро ушел бы от тебя в горы.

Свистнув Самыру, Озермес побежал вниз по склону. Петух, которого он подстрелил, в самом деле несколькими днями спустя ушел бы к другим петухам и до новой весны жил бы с ними в мужской стае. Год тому, в последний месяц лета, Озермес видел десятка два пасущихся уларов. Крепко сбитые, с короткими шеями и короткими толстыми ногами, они, сварливо перекрикиваясь, клевали плоды рододендрона. Улары линяли и походили издали на плешивых белобородых стариков, порастерявших папахи. Улары предпочитали жить без кур, и все же, раз в году, откликаясь на непреодолимый зов к продолжению рода, они, подобно женщинам воительницам, с мечом в руке добывавших для себя мужей, бились клювами и шпорами, чтобы завладеть самкой.

Услышав однажды от Безусого Хасана о таких же боях у оленей, Озермес спросил: — А что, у них мало самок? — Хасан хихикнул, но тут же напустил на лицо строгость. — Не в том дело, мальчик мой. Так устроил мудрый Тха. В стычках самцов побеждает сильнейший, и дети от него бывают тоже сильными и здоровыми. От слабых отцов рождались бы больные дети, и все живое на земле постепенно вымерло бы. — А самки? Они не сражаются из за отцов? — Женщинам Тха дал право выбирать достойного из достойных и отказывать всем другим. Тебе разве не приходилось видеть, как наши девушки выбрасывают плетки, заброшенные им во двор джигитами? Признаюсь тебе, что мою плетку дважды выкидывали за плетень, и только третья девушка, самая разумная, лучше ее, кроме твоей матери, у нас не было, сумела оценить меня. Думаю, что две первые кусали потом локти с досады.

Худая, костлявая жена Хасана была выше его ростом, и голос ее, когда она разговаривала с ним, разносился по всему аулу, что давало возможность и стару и младу узнавать всякие подробности из их семейной жизни. Шутливо поговаривали, что от пронзительного голоса жены Хасана разбегались все звери в округе, и из-за этого он уходил на охоту далеко и иногда на много дней. Озермесу стало смешно. Хасан с подозрением уставился на него и подергал пальцами отсутствующий ус. — Ты хочешь о чем нибудь еще спросить? — Нет. — Озермес опустил голову, жалея, что нельзя подтрунивать над взрослыми.