Михаил Колосов - Новые крылья

Аполлон в больнице. Я пришел, а его нет. Дм. Пет. рассказал, что вечером ему опять стало хуже и доктор объявил о необходимости операции. Аполлона увезли. Я очень испугался. Кажется, в первый раз так сильно испугался за кого-то. Что, если он не выдержит, умрет? В больнице меня к нему не пустили. Поехал к М., известил его. Оба сидели мы притихшее, подавленные. Но потом ничего, развеселились. У М. опять страшная нехватка денег, дал ему, сколько мог, впрочем, немного, что у меня есть? Говорили о литературе. М. очень интересно рассказывал о древних поэтах. Умнейший, образованнейший человек, не перестаю восхищаться. Я попросил его почитать. Он читал новые главы из романа, а потом еще дневник. Роман выходит чудесный. Мифы и легенды эллинов, перенесенные в современность. Древние боги снова спускаются с Олимпа на землю, приняв человеческое обличие, обряжаются в костюмы по последней нашей моде, разъезжают в автомобилях, а людей заставляют переживать необычайные приключения. Я так сладко замечтался, слушая. Демианов для меня и сам как небожитель. Может он один из них? Выходили погулять ненадолго, вернулись снова к нему. Остался ночевать.

Проснувшись и выпив чаю, сразу же поехали в больницу, проведать В. Но выяснилось, что к нему еще не допускают. Я отправился по делам, а М. куда-то к знакомым. Дорогой мне пришло в голову, что вот и я и Дмитр. Петр. продолжаем хлопотать о передаче «Кошки» и по другим делам, как будто ничего не случилось. А ведь, в любой момент может оказаться все это ненужным, начнутся другие хлопоты с похоронами и наследниками. О, как нехорошо мне сделалось от таких мыслей. Неужели может это быть, что не будет Аполлона? Еще я подумал о Мите, как он останется без Ап. Григ., и о том, оставит ли Аполлон ему что-нибудь после себя. Вероятно, они уж думали об этом, а может быть, даже и говорили. Какой это мог бы быть разговор? А.Г. говорит слабым голосом, держа его руку: «Вот, Митя, завещаю тебе столько-то тысяч». А Митя отвечает, всхлипывая: «Мне ничего от вас не нужно. Только бы вы жили». Или наоборот, спокойно и твердо: «Я в вас, Аполлон Григорич не сомневался». Впрочем, вряд ли Митя холоден и корыстен, он в своем А.Г. души не чает. Желал бы я иметь такого слугу? А кто бы не желал? Всякий не откажется от подобной преданности, но не всякий сам на нее способен. Нет, я не смог бы так служить. Даже М.А.

Мышонок снова пишет нам обоим в одном письме. Я сначала хотел отнести М. не читая, но потом, все же, прочел сам. Он очень удивляет меня. В нем чувствуются совершенно необычные задатки. Вероятно, из него выйдет нечто. Выдающееся, возможно. Думаю, что Демианов это почувствовал. Я тоже задумывался, задумываюсь и теперь о себе, о любви, обо всем, что несколько выходит за рамки в этой жизни, но у меня всё совершенно иначе. Спокойнее и тупее. Вот я и удивляюсь снова и снова, откуда в нем это? Какой-то необъяснимый душевный надрыв. Мучительный поиск, именно мучительный, беспокойный. И ищет-то он гораздо глубже. Фантазии его смелее и изощреннее. Какой гибкий ум и какая-то врожденная искушенность. Во мне снова червячок ревности закопошился, Демианову он будет больше меня интересен, да что там Демианов, он сам по себе больше меня интересен во всем. Очевидно, что он не оригинальничает нарочно, а действительно оригинален и немного растерянно чувствует себя среди других, обыкновенных людей, ничем не примечательных. И так велика в нем тяга отыскать себе подобных. У меня ничего этого не было. Меня как будто подобрали на дороге, так, походя. Я просто плыл себе по течению, конечно задумываясь, куда же это меня несет, но грести почти не пытался. И осознавать такое о себе обидно мне.

Бедный Вольтер! Жутко думать, как это разрезали его и снова зашили. Т. объясняет мне об операциях с ученым видом, смакуя подробности. Медицина теперь ее болезнь. Мама, кажется, довольна. Т. и раньше за ней хорошо ухаживала, а теперь уж взялась лечить, каждый день сочиняя новые способы. Комнату свою постепенно превращает в лабораторию, натащила всяких склянок. Почему-то я не могу вполне всерьез принять ее увлечение, хотя сам понимаю, что напрасно.

Днем хлопоты. Вечером Ольга водила нас с Т. на колокольню к Петрову. Я так и знал, что он мне не понравится. Какой-то он весь религиозно-мистический. Умничает неприятно, временами юродивого напоминает. Нынешняя жена у него четвертая, что ли, по счету. Что они в нем находят? Хотя, она тоже неприятная. А что Демианова привлекает, я, может быть, догадываюсь, впрочем, не вполне. Петров заявил, что мы с ним заочно хорошо знакомы. Забавно. Неужели, он обо мне наслышан больше, чем я о нем? На колокольне своей он на всех имеет большое влияние, у них там прямо культ его, между тем, сам он, очевидно, пребывает под влиянием жены. Больше не пойду туда. Точно колокольня. Петров главный колокол, а все остальные ему подзванивают, уже только оттого, что вокруг него оказались и деваться некуда. А за веревки жена его противная дергает. Между прочим, он надавал мне целую кучу ненужных литературных советов. У них там, наверное, одно из любимых занятий, поучать начинающих литераторов. Да я-то о своей «литературе» получше его знаю. Желание хоть отчасти приблизиться ко всему, что для меня теперь так дорого — вот что такое мои, с позволения сказать, стихи. Но уж кому-кому, а Петрову вовсе не нужно об этом знать. Он для меня совсем чужой. Любопытно было бы взглянуть, как Демианов держится с ним. А, может, мне лучше не видеть этого.