Михаил Колосов - Новые крылья

Всё те же хлопоты целый день.

В пятом часу заехал к О.И., думая, что Т. у нее. Но сестры у О.И. не было. Она была одна. Угощала меня мочеными яблоками, говорила: «Кушайте, мой сладкий, вы так прелестно кушаете». От чего я смущался, краснел и чуть не подавился яблоком. Это, разумеется, О.И. развеселило. Она принялась гладить меня по голове, а потом села ко мне на колени, поцеловала в губы. Как просто это все вышло. Духи, другие, не жасмин, душные и сладкие ударили мне в голову. Какая она везде мягкая! Я испытал непреодолимое влечение и отвращение совсем немного. Сидя на маленьком диванчике, курили папиросы. Я слушал, как она рассказывала свое детство, и думал о М.А.

Всякий скажет, какую следует считать настоящей из этих двух любовей, и, верно, всякий ошибется.

Возил Вольтера осматривать помещение. А.Г. в восторге. Скоро начнем перевозить картины. По пути заехали в типографию. Там пришлось устроить небольшой скандал, но думаю, с афишами тоже разрешится благополучно. Потом я поехал с другими поручениями, а Вольт. домой.

Приехав к В. уже к обеду, обнаружил у него М.А. Я немного дулся и отворачивался. В. Оставил нас вдвоем. М.А. хотел объясниться, но я делал вид, что не понимаю его. В конце концов, он тоже делает вид, что не догадывается, почему я сержусь. А, если уж и правда, ему невдомек, то каким же нужно быть нечутким и бессердечным. Крутить роман с Правосудовым при мне, а после, как ни в чем не бывало, у меня же требовать объяснений. Неслыханно! Невозможно. Я бросил М.А. в столовой и ушел к Вольт. в кабинет. Вольт. посмотрел вопросительно, но ничего не сказал. Я стал отчитываться ему по дневным поручениям. Пришел М.А. и молча сел на диван. Бедный милый Вольтер промямлил что-то про желудочные капли и ушел теперь уж из собственного кабинета. Тут я не удержался и стал высказываться раздраженно в том духе, что не желаю никаких объяснений с человеком, для которого любовь и верность — пустые звуки, который ищет лишь плотских утех. И много еще наговорил подобного. Но Правосудова не упомянул ни разу. Я видел, что на него мои слова действуют ошеломляюще, но удержать себя не мог. Наговорив обидных упреков, я вышел из кабинета. Вольтер курил в гостиной. Я сел на стул и закрыл лицо руками. А.Г. подошел и стал гладить меня по голове мягкой теплой рукой, и говорить слова немного бессмысленные, но утешительные. Потом оказалось, что М.А. ушел, ни с кем не попрощавшись. У меня сжалось сердце. Что же это? Конец? Доброму А.Г. что остается? Только бормотать утешения. Разве имел я право с ним так говорить? Все кончено. Нет! Ничего теперь не исправить.

Таня дома. Рисует.

Мне сделалось так тоскливо и муторно на душе. Не вполне отдавая себе отчет, я оделся и отправился к Ольге. Она как всегда приветливая, ароматная и мягкая. Поила меня коньяком и ласкала. Очень хотелось пожаловаться ей, спросить совета, как быть теперь с М.А. Но я промолчал.

Утром Ольга не хотела отпускать меня, пока я не выпью с ней кофию. А я торопился скорее домой, успокоить своих. Несвежее белье и нечистая совесть, на душе тяжело. Противно. Дома большого переполоха не было. Но мама, все же, ночью не спала. Таня улыбается, она догадалась, что я остался ночевать у Ольги. Ей кажется, что я должен быть счастлив.

Заезжал в мастерскую к Супунову, проследить, как упаковывают картины. Потом к Окуневу и к Вольт. Будто между прочим, Вольт. сказал, что ему телефонировал М.А., но я ничего не ответил. Как мне быть? Вечером сидел дома. Старался заниматься, но теперь уже мне не до французского, так болит душа.

Отослать ему свое стихотворение? Оно нехорошо, возможно, но, все же, лучше тяжелых нудных объяснений. И потом, ему всегда приятно было получать от меня стихи, пусть и несовершенные.

В ответ на свое стихотворение получил записку: «Приезжайте ради бога! Как можно скорее. Д». Счастье мое невозможно выразить словами! М.А. встретил меня легко и весело. Не было меж нами никаких объяснений. К чему они? Только всё портят. Целовались, пили чай. М.А. читал мне свои дневники. Теперь я лучше понимаю его.