Сергей Максимов - Цепь грифона

– Какой-то малозначительный, неизвестный, дореволюционный поэт, – не особенно беспокоясь за неубедительность своего заявления, добавил Суровцев.

Ангелина прильнула к нему. Ей действительно становилось легче. Поток мыслей точно просветлял душу: «Как хорошо, как здорово, что не пришлось сегодня каяться в нарушении одной из самых страшных заповедей – “не убий”… А ведь несколько раз за свою жизнь я была в шаге от страшного, смертного греха – убийства человека. И самое страшное, что это могло произойти само собой. От простого непонимания и недомыслия. Или, хуже того, из любопытства».

Двадцатичетырёхлетнюю разницу в возрасте Суровцев стал воспринимать спокойно только после венчания. Изначально вообще предполагал, что окатит её девичью влюблённость ледяным водопадом отчуждения и нежелания идти навстречу её чувствам. И едва не стал осуществлять задуманное. Но его самого с затылка до пят прошил ледяной ужас, когда Лина в момент первого объяснения непроизвольно коснулась ладонью маленькой кобуры на ремне, туго облегавшем тонкую талию. Он забыл, что она по долгу службы и роду деятельности имеет доступ к оружию. Тут же она отдёрнула руку от кобуры с маленьким браунингом, но этого хватило, чтобы понять: чувства, обуревающие молодую женщину, могут толкнуть её на самоубийство. Он, наверное, и сосчитать бы не смог, свидетелем скольких самоубийств за свою жизнь был. Сколько молодых, красивых, полных сил людей падало на его глазах замертво с разнесёнными пулями головами или с простреленной грудью. Неожиданно для себя испугался так, как никогда до этого. А казалось, уже был уверен, что подобные безумные жесты и поступки его больше не поражают и не занимают.

В гражданском тёмно-стального цвета костюме и Суровцев точно помолодел. А может быть, он казался моложе рядом с невестой в белоснежном, настоящем свадебном платье. Роли шаферов выполняли его помощник Черепанов и офицер Генерального штаба старший лейтенант Демьянов. Оба в военной форме, что было необычно и даже вызывающе под сводами храма. Даже представить подобное год тому назад, в 1941 году, было просто немыслимо.

Заменявший собой целый церковный хор пожилой дьякон, один, вдохновенно и стройно выводил слова и мелодию торжественного тропаря. Его одинокий, сильный, высокий голос не допустил ни единой фальшивой ноты. Чуткий музыкальный слух Суровцева благодарно оценил радение служителя. Несколько голосов немногочисленных верующих повторяли слова дьякона, и их полушёпот точно оттенял праведность красивого песнопения.

Люди, присутствующие в церкви, казалось, не верили в реальность происходящего. И сама сдержанная, аскетичная в силу своей малочисленности треба, и скромное убранство храма, недавно пережившего осквернение и разорение, оказывались непомерно ценными и содержательными. Икон было мало. Не так много было лампад и свечей. Но с израненных временем и людьми древних фресок смотрели лики небесного воинства и православных святых. Они точно подтверждали непреложность высших истин. Точно обещали незримое покровительство и защиту всем, кто не отвернулся от них в тяжёлые, проклятые годы.

– Обручается раб Божий Сергий рабе Божией Ангелине. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь, – нараспев продолжал вершить таинство священник.

Затем, чуть слышно продолжая читать слова молитвы, священник поочерёдно надел на безымянные пальцы обручающихся кольца. Сделал он это обыденно, без троекратного обмена. Не один раз участвовавший до революции в обряде в качестве шафера Сергей Георгиевич невольно отмечал упрощение таинства.

– Венчается раб Божий Сергий рабе Божией Ангелине, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь, – крестообразно знаменуя венцом Суровцева, проговорил священник.

Благословив невесту, дав ей приложиться к образу Пресвятой Богородицы, другим венцом батюшка венчал и Ангелину:

– Венчается раба Божия Ангелина рабу Божиему Сергию, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Господи Боже наш, славою и честию венчай их. Положил еси главах их венцы, от каменей честных, живота просиша у Тебе, и дал еси им.

Черепанов и Демьянов приняли из рук священнослужителя венцы и теперь держали их над головами Суровцева и Ангелины. Казалось, что обретение Линой православного имени чудодейственным образом переменило не только её внутреннюю суть, но и внешность. Она словно светилась изнутри.

– Яко даси им благословение в век века, возвеселиши их радостию с лицем Твоим, – другим стихом продолжил пение дьякон.