Хамза Есенжанов - Крутое время

— «От имени автономии, именуемой Западным вела-ятом и созданной по желанию народа, единогласным решением малого учредительного меджлиса народных представителей, истинно справедливый военно-полевой суд, основанный на милосердных положениях шариата, под председательством судьи Копжасарова рассмотрел августа 28 дня 1918 года дело военнослужащего войск Западного велаята Каримгали Каипкожина, обвиняемого в тяжком преступлений — нарушении воинского устава…

За содеянное преступление — предательство интересов велаята, солдата Каримгали Каипкожина приговорить к расстрелу перед строем войск…»— закончил чтение приговора председатель суда, и взоры всех дружинников обратились на Каримгали…

Все ясно представили, всем сердцем почувствовали состояние невинного собрата, которому осталось несколько минут жизни под синим просторным небом. Все глянули на обреченного, несчастного джигита, у многих застыли тяжелые слезы на глазах, дрогнули сердца, гневно сошлись брови. Но на лице простодушного, ясного и тихого, как эта степь, джигита не дрогнул ни единый мускул, не появилось и тени испуга, отчаяния или сожаления. Он по-прежнему улыбался, безмятежно смотрел на могильно затихший строй солдат. Для него ничего не изменилось, ничего не произошло, все было, как прежде: и небо, и земля, и люди, и дома, и казарма… Зачем его убивать? Что он такое сделал? Ведь это — люди, как и он, с душой и сердцем, одни — родичи, другие — земляки, третьи — друзья, добрые приятели и знакомые…

Сотник вначале радовался, видя, что к нему попали деловые, способные и видные джигиты. Еще до формирования сотни он узнал, что Нурум — певец, смел, решителен да к тому еще и грамотен. Не раз он слышал, как высоким, чистым голосом пел Нурум и подыгрывал на домбре, иногда сотник вместе с джигитами одобрительно выкрикивал, поддерживая певца. Так было всего лишь несколько недель тому назад, когда еще только-только собирались со всей степи будущие солдаты. Потом, когда из новобранцев сформировали сотню, Жоламанов сразу назначил Нурума десятником — онбасы. Его приятель, кряжистый, своенравный Жолмукан, тоже с первого взгляда понравился сотнику. «Они вполне смогут держать в крепкой узде по десятку зеленых оборванцев», — решил он тогда про себя. Но когда сотня приступила к учениям, Жоламанов понял, что эти двое — совершенно разные люди. Нурум был послушен, но Жолмукан выказывал неукротимый вольный нрав. Окрики командира на него не действовали, наоборот, он еще больше дерзил.

Однажды Жоламанов решил приструнить десятника.

— Бараков, если вон тот твой джигит на сивой кобыле и дальше будет позорить сотню, я тебя посажу на гауптвахту! Почему не обучаешь как следует? — строго прикрикнул он.

Вместо обычного «Есть!» Жолмукан огрызнулся:

— Сам обучай, если тебе не терпится! А если не сможешь, отправляйся на гауптвахту!

От такого ответа кровь бросилась в лицо командира, но, увидев бычью шею Жолмукана, сотник обмяк, повернулся к другим онбасы. А про себя злобно подумал: «Дикий упрямец, не человек, шакал матерый: пальцем тронешь — за глотку ухватится». С тех пор сотник решил не связываться с «дикарем» Жолмуканом.

Командующий подозвал командира третьей сотни и приказал:

— Сотник Жоламанов, выдели десять солдат для исполнения приговора.

— Есть, ваше высокоблагородие, выделить десять солдат для исполнения приговора! — гаркнул Жоламанов, отдавая честь. Он повернул коня, примчался к своей сотне, взглянул на крутоплечего Жолмукана. «Этот не послушается», — мелькнуло у сотника, но все же он негромко приказал:

— Бараков, со своей десяткой приведешь в исполнение приговор суда!

Жолмукан заметил нерешительность сотника.

— Бараков пока еще не обучен проливать невинную кровь! — спокойно ответил он и, натянув поводья, вызывающе откинулся в седле.

«Я так и знал…» Сотник мельком взглянул на Нурума Жунусова, но Жолмукан, следивший за каждым движением сотника, точно кошка за мышкой, опередил:

— И Жунусов не пойдет. Тот улыбающийся долговязый — его родич. И не только Жунусов, и все джигиты не поднимут на него руку. А негодяя Аблаева хоть сейчас без приказа возьмем на мушку!

Жолмукан был внешне спокоен, но говорил сквозь зубы, от прежнего равнодушного тона не осталось и следа.

То ли сотник посчитал ответ Жолмукана вполне убедительным, то ли решил неудобным в такой ответственный момент вступать в пререкания, но только, ничего не ответив, он круто повернул коня и направился в другой конец сотни. Многие из джигитов не слышали ни приказа Жоламанова, ни ответа Жолмукана. Сотник повторил приказ рыжему онбасы на левом фланге, и его десятка вышла для исполнения приговора.