Сергей Семенов - Степь ковыльная

Вперемежку с ними, через одного, выстроились егери придворного ведомства в светло-зеленых с золотыми галунами одеяниях, в высоких лакированных сапогах с позолоченными шпорами. У каждого на черной ременной перевязи — охотничий нож и рог, украшенный серебром, в правой руке высокие, остроконечные, наподобие средневековых, шляпы зеленого бархата с зелеными петушиными гребнями.

А далее — два стройных ряда скороходов в красных треуголках с золотым орлом спереди и с плюмажем из черных страусовых перьев. Во дворце, даже в присутствии особ царской семьи, обязаны они не снимать своих треуголок с голов. Одеты они в серебристые узкие колеты, на плечах — короткие плащи черного бархата, на ногах — узкие, в обтяжку, штаны, тоже серебристого цвета, легкие сафьяновые туфли без каблуков.

Эти шпалеры раззолоченной челяди стояли до самого входа в парадный зал, освещенный огромными люстрами. Зал украшали колонны розового мрамора, обвитые бронзовыми зелеными миртами и лаврами. Вокруг зала — гостиные. У входа в каждую из них — часовые огромного роста: с одной стороны — затянутый в темно-зеленый мундир гренадер из дворцовой роты, а с другой — негр в широком восточном одеянии, в белоснежной чалме.

Из обитой голубым штофом гостиной государыни показались два камергера в мундирах, расшитых золотыми ветками, и трижды громко ударили по паркету концами своих жезлов. Все затихли и устремили взоры к двери гостиной. В зал вошла государыня в пышном белом платье, усеянном золотыми бабочками; каждая из них сияла бриллиантами и рубинами. На голове царицы сверкала переливчатым блеском бриллиантовая диадема, на шее — ожерелье из крупных алмазов.

И вот теперь Позднееву, лежащему на возу, представлялась длинная дорога, которой следовал он из блистательного Петербурга в эти глухие степи. Перед ним развернулись широкие шляхи, узкие проселочные дороги, расстилалась убогая, сирая крепостная Русь, нищие деревеньки с соломенными крышами — и горделиво возвышающиеся помещичьи дома с белыми колоннами фронтонов. Всплыли в памяти картины, лютости барской, о которой слышал он от многих, да и сам свидетелем был в молодости, посещая соседние имения.

«…Нет, не жалею, правильно поступил я, отпустив своих крепостных на волю. Что бы ни ждало меня впереди, совесть моя чиста. Вот только Алеша, чудак, никак не захотел получить вольную. И то, ведь недаром с детства при мне неотлучно…»

Не было еще полуночи, как в темноте со стороны неприятеля послышались шумы и шорохи. Позднеев приказал готовиться к отражению приступа. Прошло еще несколько минут, и земля содрогнулась от яростного топота коней татарско-ногайской орды. Снова загрохотала перестрелка, закипели жаркие схватки. Сизоватый пороховой дым заволок весь лагерь.

Бледный, с растрепанными темными волосами, с горящими синими глазами бегал по лагерю Позднеев, отдавая приказания, и нередко сам вскакивал на возы и принимал участие в отражении натиска. Алеша, заряжавший пистолеты Позднеева, тщетно уговаривал своего барина:

— Анатолий Михайлович, да не кидайтесь вы в эту бучу. Ваше дело командирское: стойте себе да отдавайте приказы. Ведь не мальчишка же вы, чай, четверть века вам уже минуло.

И эта неистовая атака была отражена. Но убитых и раненых среди отряда было уже почти что третья часть всего состава.

Кончились пушечные снаряды, да и ружейных осталось уже немного. Отчаянье стало закрадываться в души казаков и гренадеров. О сдаче врагу, правда, никто не помышлял, но многие думали: «Не устоять нам… Еще один приступ — и все погибнем!»

Но и осаждавшие лагерь понесли тяжкие потери и были утомлены: после этой атаки они уже до утра не начинали новой.

Наконец забрезжило утро. Из-за дальнего кургана, раздвигая легкие перистые облака, подымалась заря. Трепетно зажглись ее первые лучи и озарили степную ширь. Видно было, как неприятельская конница перестраивалась, готовилась к решительному приступу.

Стоя с подзорной трубой, Позднеев пытливо всматривался в даль: не идет ли помощь? Вдруг он увидал на горизонте небольшое серое облачко. Оно росло, ширилось, стало распадаться на отдельные черные точки. Все отчетливей проступали они в прозрачной синеве раннего утра. Зоркие глаза степняков-донцов, осажденных в лагере, различили силуэты всадников с пиками наперевес. Шла братская казачья помощь!

Когда Павел и Сергунька домчались до Ейского укрепления, три донские казачьи сотни, вошедшие недавно в состав гарнизона, мигом вскочили на неоседланных коней. Пока ахтырские гусары полковника Бухвостова седлали своих лошадей, казачьи сотни под командой есаула Уварова уже мчались по степи на помощь осажденным.