Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

— Вам не нравится социализм, — задумчиво произнесла Наталья Александровна.

— Как вы догадались? — бросила на нее насмешливый взгляд Римма. — Не нравится. И никогда не нравился. Мне, в отличие от многих, они не смогли заморочить голову. Хотя пытались, — она прищурилась, стала вглядываться в какие-то неведомые Наталье Александровне воспоминания. Тряхнула головой, очнувшись, — мне многое не нравится. Здесь страшно жить, понимаете? Здесь страшная и ненадежная жизнь, и наш удел — вечно трястись и ждать.

— Чего ждать?

— Ареста, ссылки, неправедной расправы. С вами могут сделать все, что угодно.

— Но ведь нельзя жить и все время чего-то бояться. А как остальные? Я что-то не заметила, чтобы люди вокруг нас чего-то боялись. Люди живут совершенно нормальной жизнью.

— Верно. Живут. И даже не боятся. В основной массе. А знаете, почему? Потому что привыкли. Привыкли и отгородили себя. Вот так, так и так, — она показала ладонями, — потому что, как вы правильно заметили, жить и трястись все время нельзя. Спятить можно. Никакая психика не выдержит. И все молчат. Молчат, как рыбы. Не каждому же доводится беседовать на запретные темы со столбовой дворянкой.

— Оставьте, — слабо отмахнулась Наталья Александровна, какое это теперь имеет значение.

— Вы знаете, имеет. Приятно сознавать, что не все по их указке получается, что не пропала до конца порода русских аристократов.

— Да какая же я аристократка, бросьте! Я всего лишь швея-самоучка.

— О, нет, королева, она и в рубище остается королевой. Русское дворянство, это особая каста.

— Вы так рассуждаете, будто вы не русская.

— Я? Вот как раз я — не русская. И родилась не здесь, не в России.

— Где же?

— В Индии.

Римма Андреевна говорила в полный голос, зло, не таясь. Да и кого было ей опасаться в этом безлюдье, на этом шоссе, где за полдня им не попалось ни одного пешехода. Несколько машин проехало в ту и другую сторону, и все.

— Стойте! — вдруг приказала она.

Наталья Александровна послушно остановилась.

— Закройте глаза!

Наталья Александровна закрыла глаза.

— Представьте себе беломраморный дворец с вытянутыми в небеса яшмовыми куполами. Кругом — необъятный, прекрасно ухоженный сад. Кружевные алебастровые беседки, фонтаны, выложенные до блеска отполированным неведомым камнем. Тыльной стороной дворец обращен к непроходимым джунглям. На фоне темной зелени белизна его стен кажется ослепительной.

Окна фасада обращены к югу и смотрят на бесконечную равнину с редко растущими на ней раскидистыми деревьями. По равнине бродят стада темных буйволов, тут и там стоят крохотные деревеньки. Представили? Можете открыть глаза и сравнить.

Наталья Александровна открыла глаза, огляделась.

— Но здесь тоже неплохо. Море, горы…

— Ах, вы не понимаете. Здесь очаровательно, мило. Именно здесь, в Крыму. А в остальных местах… Ладно, идемте, я расскажу.

Они двинулись по дороге. Некоторое время Римма Андреевна молчала, словно собиралась с мыслями.

— Во дворце, во внутренних покоях царил прохладный, таинственный полумрак. Повсюду расстелены были мягкие ковры, они заглушали шаги людей: хозяев, слуг. Хозяином, господином и повелителем во дворце, да и во всей округе был человек в строгой темной одежде и белом, как только что распустившийся подснежник, тюрбане. У него было прекрасное смуглое лицо, седые усы и светлые пронзительные глаза. Магараджа. Мой дед.

Наталья Александровна бросила на собеседницу изумленный взгляд, но та не заметила. Маленькие ножки ее, обутые в удобные детские туфли, уже не летели по асфальту, она замедлила ход, глаза устремила вдаль, в далекое прошлое.

— Мои родители были молоды и беззаботны. Главной отрадой их была я, крохотная девочка, едва начавшая ходить. Дед, хоть и ждал наследника, тоже не чаял во мне души, часто брал на руки, со смехом подбрасывал вверх и ловко ловил.

Мне было три года, когда он отправил нашу маленькую семью с какой-то посольской миссией в Россию, в Санкт-Петербург.

Нас поселили в небольшом особняке на берегу неширокой безымянной речки. Она впадала в Неву, но где, в какой части города находился наш дом — не знаю. Я прожила в Питере много лет, но никогда не могла найти потом это место.

Отец часто бывал при царском дворе, меня воспитывали мама и русская гувернантка Мария Игнатьевна. Она учила меня русскому языку.

Мама водила меня гулять. Садилась на скамейку возле берега, печально смотрела вдаль. Вода в реке медленно текла неизвестно откуда, неизвестно куда. Небо над головой было серое, низкое. Тучи неслись по нему стремительно. Начинал моросить дождь, мы уходили домой. Все время прогулки я смирно сидела на скамейке, не смея ни о чем спросить, так грустна была мама.