Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

А женщина из себя оставалась видная, хоть мала ростом. Даже молодой изгиб талии сохранился. Гладкая, немного короткая шея ладно держала не утратившую горделивой посадки голову. Морщинки у глаз не сильно портили ее, напротив, придавали значимость лицу. В девушках ходила, считалась красавицей. В возраст вошла, не подурнела. Да и возраст там, всего ничего. В пятидесятом году бабе-ягодке стукнуло сорок пять лет.

Осталась одна, стала жить на пенсию за мужа и рукоделием. Она никогда нигде не работала. И когда работать, попробуй, подними на ноги трех мальчишек. То один нос расшиб, то другой с кем-то подрался, то третий двойку из школы принес.

Все ушло, все кончилось, вспоминать не надо. В привычных к вязанию пальцах снует стальной крючок, нитка тянется. Три воздушные петли, три столбика с накидом. Не думать! Прибрать в доме, накормить кошку, сходить к соседке, к подружке Ольге Петровне. Посудачить. На базаре все дорого, в гастрономе вчера макароны давали, так очередь набежала, и в драку.

Хорошо дом у нее капитальный, крепкий. Крыша крыта кровельным железом, крашена красной охрой в три слоя. Сколько времени еще простоит. Ах, сколько ни простоит, на ее, вдовий век, хватит.

Примерно так или чуточку иначе рассуждала, оглядывая свой, не такой просторный, но тоже капитальной постройки дом, вдовая соседка Алевтины, уже упомянутая Ольга Петровна.

И ей хороший квартирант достался. Вполне интеллигентный человек. Правда, со странностями. Устроился ночным сторожем на базу, как будто другой работы нет. Ночь сторожит, два дня у него свободные. И все эти свободные дни сидит над книгами. Они у него стопками на столе разложены, и свет горит иной раз до третьих петухов. Ольга Петровна собралась уже замечание жильцу сделать, уж больно много электричества переводит. Но потом раздумала. Зашла раз подмести у него, полюбопытствовала, что же он там читает.

Книги оказались уважительные. Труды Ленина, Энгельса, а еще больше по биологии. Выходит, ученый человек. Или просто так увлекается. Не разобрать.

Ольга Петровна часто забегала к старшей подруге, к Алевтине. В противоположность ей была она высокая, худощавая, смуглая. На татарку похожая. Да ее, кажется, татаркой за глаза и называли. Волос жесткий, волнистый, стриглась всегда коротко. Лицо узкое, брови черные и тонкие, как ниточка, хоть она их никогда не выщипывала. До войны любила наряжаться. И было во что. Муж — известный в городе хирург. С первых дней войны работал в полевом госпитале на фронте. Ну, и…

Алевтина Ефимовна, женщина строгих нравов, не раз выговаривала подруге:

— Ты, Ольга, как была не серьезной, так и осталась. Платья у тебя…, то в горошек, то в цветочек, то в клеточку. Скромней надо.

— Что же мне теперь все в черную краску покидать, что ли? Так и не покидаю, жалко. Новое по нынешним временам не сошьешь, да мне и старое девать некуда.

— И на работу в пестрятине ходишь.

— А под халатом не видно!

Ольга Петровна работала медицинской сестрой в железнодорожной больнице.

Алевтина Ефимовна себе ни за что не призналась бы, но если подруга пропадала больше, чем на два дня, скучала без нее. Иной раз увидит, что та за водой идет, хватает ведро, хоть ей и не надо, два других полнехоньки, и следом бежит.

Сойдутся у колонки и ла-ла-ла, минут на двадцать, на полчаса, не меньше. Уже и вода в ведро набежала, уже и отставлено оно, другое наполняется, а подружки все не наговорятся. Кому надо, косточки переберут, о квартирантах своих нет-нет, да вспомнят.

Однажды Ольга конфузливо захихикала:

— Я своего звала, звала вместе поужинать. Не идет, — прищурилась в сторону Бугра, — одинокий мужик, я одинокая женщина, какого лешего еще надо?

Алевтина Ефимовна смерила подругу холодным взором.

— Ты, Ольга, всегда легкомысленная была. Не разводи стыдобу.

— Какая стыдоба! Просто рядом нет никого, кто бы тебя оформил по всем статьям, а то б…

— Да ладно тебе, — устало бросила Алевтина Ефимовна и, перегнувшись в талии, понесла домой тяжелое ведро.

Она не могла понять, отчего ей вдруг стало досадно на Ольгу. «Дура какая», — думала она. А самой неожиданно представился этот одинокий видный из себя мужчина, друг-приятель ее квартирантов.

Вспомнила, как, буквально на днях, забежала спросить у Натальи Александровны ложку крахмала. У самой кончился, а надо накрахмалить салфетки, чтобы завтра нести на базар, на продажу.

Наталья Александровна насыпала ей в чашку крахмал, но просто так не отпустила. Повела пить чай с оладьями.