Олег Ждан - Государыня и епископ

Будь один в карете, повернул бы обратно.

И только к полудню ему стало легче. Принял решение: вернется — отыщет Савку Кумара, позовет на исповедь, а также исповедуется сам священнику Иоанну.

Поначалу Ждан-Пушкин испытывал огромное воодушевление. Увидеть императрицу, а может, и сказать ей несколько слов — разве не счастье? Но вдруг начало нарастать беспокойство. Во-первых, будет много именитых гостей и ему не дадут возможности назваться и представиться. Во-вторых, он может просто не понравиться ей. Женщина своенравная, одно слово — императрица, и по слухам, даже тех, кто был мил вчера, может отправить из Петербурга, как поступила с генерал-майором Зоричем. Еще опасность исходила от своей же шляхты. Ей явно был не по душе последний сбор на строительство, и если пожалуются на предводителя государыне… Как знать, что она ответит и скажет.

И конечно, очень жаль, что государыня решила ехать зимой. Почему-то думалось, что это случится в пору цветения липы, мечталось, что она пожелает посмотреть какое-либо мстиславское поместье, и тогда он провезет ее к своему дворцу в Лютненском черемуховом лесу по липовой аллее, которую насадил, как только вступил в наследство.

Императрица приближалась. Приближение ее Ждан-Пушкин чувствовал и сердцем, и просто кожей: вдруг беспричинно стала чесаться спина. И долго терпеть это было невозможно. Он бросался в первое попавшееся укромное место и со стоном отчаяния и наслаждения начинал зверски чесаться о стену, дерево, дверь. А если такое случится перед императрицей?.. Позор, позор! В последние дни он даже перестал играть на скрипочке и сердился, если супруга садилась к клавесину. Какая еще музыка? При чем тут Глюк или какой-то Моцарт, если на карте судьба?

Похожие тревоги терзали и Андрея Егоровича Родионова. Что Ждану-Пушкину да и всей Мстиславской шляхте? Они свободны. Но он, начальник города и уезда, может показаться и императрице, и губернатору Энгельгарду случайным человеком. И дело, конечно, не в пятистах рублях, которые ему положил Энгельгард, и опасности их потерять, а в офицерской чести.

Наверно, от волнений, стала опять ныть раненая нога, но это мелочь, он офицер, то есть солдат, и перетерпеть может любую боль.

Андрей Егорович Родионов чувствовал, что при всей его любви к императрице он не хочет, чтобы она приезжала в Мстиславль. Не нужна ни ему, ни городу эта слава. Ехала бы через. Да мало ли дорог в великой России! Только не через Мстиславль. Кто разработал ее путь в Крым и предложил остановку в Мстиславле? Академик Габлиц? Смоленский губернатор? Еще какой-нибудь страстный любитель и знаток географии?

Все надо держать под рукой. Несколько дней тому он приказал капитан-исправнику проверить порох и пушки для салюта. Порох оказался сырым. Какова могла случиться конфузия? Да и пушки, хранившиеся в городе со времени Унии, давно, а может, и никогда не стреляли. Насушили пороха, выкатили пушки ко рву вокруг Замковой горы и — для пробы — бабахнули по разу из каждой. Ахнуло как следует, эхо понеслось, заметалось по рвам и оврагам. Все тотчас повеселели: выстрелы были, конечно, холостыми зарядами, но показалось — боевыми, и не в белый свет, а по врагам России.

Проехал по всем улицам города, даже по таким, куда никак не могла попасть государыня. Приостановился у реки, глядя, как мужики вырезают из льда Крещенский крест. Зима выдалась морозная, лед был в аршин толщиной, но дело подвигалось успешно. Сперва пробили неширокую полынью, к одному концу двуручной пилы привязали пудовую гирю, а за другой конец крепкий молодой хлопец таскал ее вверх, опускал вниз. Потом крест возьмут на веревки, вытащат и поставят рядом, а после Крещения распилят на большие куски и развезут в ледники самых уважаемых людей города.

Очень многие гости приедут на собственных тройках, а кое-кто и цугом, потому следует подумать о запасе хорошего сена. Опять же, нужна площадка для гостевых лошадей, необходимо добавить несколько коновязей.

Вчерашним днем он поехал поглядеть на приготовленных для императрицы лошадей и ахнул. Нет, в большинстве кони были хорошие, укормленные, гладкие, но были и одры, со сбитыми копытами, торчащими от старости ребрами, тощими хвостами, которые не то что до Новгород-Северского, до Кричева не дойдут, даже мужицкие кони бодрее и чище. И это для кортежа императрицы. Он тогда впервые за эти дни по-настоящему рассердился, взорвался и, кажется, к стыду своему закричал и затопал ногами: