Олег Ждан - Государыня и епископ

С совершенным почтением имею честь быть.»

Андрей Егорович улыбнулся: в Мстиславле императрица будет в полной безопасности. Все сколько-нибудь подозрительные лица накануне ее приезда окажутся в холоднице.

Вдруг Конисский решил ехать отдельно от Богуша-Сестренцевича и, значит, Энгельгарда. Причина была проста: ему сообщили, что некий могилевский мещанин перешел из православия в католичество, — случай в теперешние времена редкий, и причастен к этому архиепископ. Конечно, склонял мещанина к вероломству не Богуш-Сестренцевич, а некий рядовой ксендз, но с его ведома и согласия! Один верующий — не велика потеря, но хотя бы сказал ему, Конисскому, что есть, есть козлище среди его овец! Так много потрачено сил на восстановление православия в епархии, что даже единичная потеря казалась обидной.

Он сам рукоположил во священство на униатские церкви двух православных дьяконов, поскольку села оказались униатскими и не готовы были возвратиться к православию. Не поспеши он с рукоположением, тотчас в этих селах появятся иезуиты. А в это же примерно время бывшего униатского священника Григория Сулковского на Пинщине, перешедшего в православие, судили консисторским судом как вероотступника, приговорили к наказанию ста ударами розог, а на прощание еще и побрили по униатской традиции.

За день до отъезда произошло неожиданное: ночью загорелся дом на Мышаковке, около кладбища. Начался он с хаты коновала, известного пьяницы Савки Кумара, но дул ветер, и огонь скоро разнесло по улице. К утру Мышаковки почти уже не было. Летние пожары от грозы гасят квасом, молоком, куриными яйцами, зимой бросают в огонь белых голубей, ходят с иконами вокруг огня — пустое, пожар разгорался все сильнее, и пламя было таким яростным, что горели даже деревья вдоль улицы.

Мышаковка была православным приходом, поездка в Мстиславль опять оказалась под вопросом.

Утром Конисский и Энгельгард встретились у огромного едко дымящегося пепелища. Погорельцы, черные от сажи, закутанные кто во что, ходили вокруг пожарищ.

В тот же день и преосвященный, и Богуш-Сестренцевич, и униат Ираклий Лисовский провели в своих храмах службы, обратились к пастве с призывом о помощи. Немалое участие принял во всем этом и генеральный викарий ордена иезуитов Ленкевич. Главным было разместить погорельцев по людям. Однако времени не оставалось, и Энгельгард предложил, оставив хлопоты на старост, городовых и квартальных, ехать. Добрых чувств к униату Лисовскому, как и к иезуиту Ленкевичу Георгий Конисский не питал, но делать нечего, надо ехать вместе хотя бы экономии ради. Тем более что они призвали свою паству помочь его погорельцам.

Встретились у дома губернатора, а когда подлетела карета с молодым возничим и можно было садиться, какой-то мужичок-с-ноготок, вдруг кинулся к ним и рухнул под ноги Георгию Конисскому, так что губернатор отпрыгнул в сторону, а Богуш-Сестренцевич, словно защищаясь, вытянул перед собой руки.

— Прости, батюшка!.. — возопил мужичок, валяясь в ногах у Конисского, обнимая и целуя его валенки. Возможно, хотел стать на колени, но свалился на бок и теперь цеплялся за его полушубок, пытаясь подняться. — Прости и помилуй!.. Бесы меня попутали! Вон они, вон, стоят, ждут! Много их, толпа целая!.. Это они хату мою подожгли, они огонь разнесли по улице!

— Кто ты? Что тебе надо?

— Савка я, Кумар! Коновал с Мышаковки! Я это, я!..

— Что ты? — начал сердиться архиепископ.

— Я тогда налетел на тебя, шапку твою сорвал! Не узнал тебя впотьмах, шубу твою забрать хотел!.. Наказал меня Господь огнем, пожаром! Шапка твоя тоже сгорела…

— Какого прихода? — спросил Георгий.

— Марии Магдалены, батюшка! Наказал меня Господь, наказал!

— Пойди сегодня к отцу Иоанну, исповедуйся во грехах.

— Ходил уже, батюшка! До храма дойду, а в храм — не могу, бесы дорогу занимают, не пускают. Надо, чтобы ты, батюшка, простил!

— Прочь с дороги! — сказал Георгий, поняв, что Савка и есть виновник городского пожара.

Он шагнул к карете, следом направились и Энгельгард с Сестренцевичем, Лисовский и Ленкевич. Карета тронулась, но еще долго сзади слышали они безумный вой.

Ехали молча. У всех не шел из головы мужичок-с-ноготок. Однако чувствовал себя виноватым, ниже других клонил голову Георгий Конисский: отказал в прощении человеку. Но разве безгрешен сам? Разве прощение не один из главных камней христианства? Ужаснуться, впасть в отчаяние можно, вспомнив свои малые и большие прегрешения. Но ему-то всякий раз отпускает грехи духовник, старый священник Иоанн! Что ж он отказал в добром слове этому несчастному Кумару? Вот едет он в удобной карете в город Мстиславль встречать императрицу, то есть спешит за радостью, за удовольствием, позабыв все иные хлопоты, всю свою православную паству, не говоря уже о погорельцах, мыкающихся сейчас по чужим домам, — разве это уже не есть грех?