Олег Ждан - Государыня и епископ

Теперь же, в Мстиславле, Георгий Конисский хотел рассказать императрице, что после ее рескрипта, позволяющего униатам при их желании и если вдовствует храм, то есть отсутствует священник, принимать православие, — за три неполных года возвратились в веру отцов и дедов более ста тысяч верующих.

И вот эта история с нападением и падением. Первые три дня если и принесли облегчение, то незначительное. Конечно, молился и утром, и днем, и вечером, и после каждой молитвы казалось — боль утихает, но скоро возвращалась опять.

На третий день посетил архиепископа Николай Богданович Энгельгард, губернатор. Агата в лицо его никогда не видела, но по уверенной походке, по крупной стати, начальническому виду, сообразив, что большой человек, умильно глядя на него, повела в спальню преосвященного. Раздеваться губернатор не стал, пожал руку, сел в большое бархатное кресло, которое суетливо подтащила к кровати Агата, и почти сразу поинтересовался, есть ли у него подозрения касательно нападавших. «И думать не хочу об этом, ваше превосходительство, — отвечал преосвященный. — Внутри зло погасим, дабы наружу не вылилось, говорит апостол Павел». — «И бес замолкнет в нас — ведь мы же его не кормим!» — продолжил Николай Богданович, широко улыбаясь. Был он высок, крепок, и улыбка очень шла его лицу. Агата растерянно выглядывала из другой комнаты, не зная, как следует поступить: предложить чаю или не предлагать? Одно дело, если гость духовного звания, совсем иное — большой губернский начальник. Опять же, шубу не снял, значит, не задержится, но судя по тому, как взволновался отец Георгий, надо оказать возможное внимание гостю. Она побежала на кухню, проверить, есть ли достаточно горячая вода в печи, а чай был заварен с утра, поскольку преосвященный не начинал день без чая, а теперь и вовсе требовал каждый час. Но тут услышала, что высокий гость прощается. «Поправляйтесь поскорее, — говорил губернатор. — Через неделю, самое большое две, императрица будет в Мстиславле. А это ваша епархия, нужно быть». — «Да я только о том и думаю, — отозвался Георгий. — Надеюсь, Господь наш поможет мне». — «Поедем вместе, даст Бог. Вы не против?» — «Счастлив буду, Николай Богданович», — отозвался Конисский. «Возьмем с собой Богуш-Сестренцевича, Лисовского. А может, и Ленкевича». Некоторые имена озадачили преосвященного Георгия, например, иезуита Ленкевича, да и униата Лисовского, но слово было сказано, придется ехать в такой компании. Поговорили еще минуту о трудностях зимней дороги, и губернатор простился: убедился, что состояние архиепископа удовлетворительное.

Ну а к вечеру того же дня, когда совсем стемнело, пришел навестить архиепископ Богуш-Сестренцевич. Был он, как всегда, в очень дорогой шубе, но, сбросив ее на руки Агате, в одежде оказался цивильной и без своих многочисленных наград от российского императорского двора и польского королевского. Подошел, сочувственно пожал руку, сел рядом на табуретку, подставленную Агатой. Табуретку подставила, но поглядела недобро: католик и главный священник всех могилевских и белорусских католиков.

Преосвященный Георгий Богушу-Сестренцевичу тоже обрадовался: встречались редко и никогда — дома. Причина его визита тоже была понятной: не подозревает ли кого-либо из католиков? Не так уж давно установился между католиками и православными мир.

Происходил он из литовских дворян, но образование получил в Германии, во Франкфуртском университете. Несколько лет воспитывал детей князя Радзивилла, но повлекла стезя духовная, и в 1763 году был посвящен в ксендзы. Ну а далее его судьбой руководила сама жизнь: настоятель в Гомеле и Бобруйске, каноник в Вильне, сан епископа-суффрагана. После присоединения Белоруссии к России назначен епископом Белорусским, и наконец — архиепископом.

Богуш-Сестренцевич тоже собирался ехать в Мстиславль встречать императрицу: и он многим был обязан ей, и она благоволила к нему.

Вопроса о том, не подозревает ли в нападении католиков, не задавал: по лицу преосвященного Георгия, по встрече стало ясно: нет, не подозревает.

А еще навестил его совсем уж неожиданный гость: раввин Ицхак Леви. Понятно: случись открытый конфликт между православными и католиками или униатами, достанется и евреям.

Поскольку улучшения отцу Георгию не было, Селивон с Аграфеной привели бабку, которая лечила от всех болезней наговорами и травами. Она и специальное питье от опухоли приготовила, и натирку особенную для утоления боли. Аграфена предупредила ее, что отец Георгий заговоры не признает, только молитвы, но бабка все же пошептала немного, так, чтобы он не заметил. То или другое, или все вместе стало помогать: опухоль начала спадать, а боль утихать. К тому же Селивон выстругал удобный кий, опираясь на него, вполне можно было ходить.