Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)

— Пока я идти буду — Узук пропадёт, — буркнул Берды и сердито потянулся к чайнику.

— Она же сама надеется на лучшее, — вмешался Клычли. — А коль надеется, значит что-то есть — надежда на пустом месте не растёт. И письмо мы послали Бекмурад-баю…

— Письмо!.. Ему письмо всё равно, что овод для моего жеребца: хлопнул мимоходом копытом по брюху — и нет овода!

— Оно — так, — согласился Сергей, — письмо не решает вопроса, но на большее мы пока не имеем права.

— Любить люблю, но топиться из-за тебя не стану! — съязвил Берды.

— Ты напрасно обижаешься, — миролюбиво сказал Сергей. — У меня душа болит больше, чем у тебя.

Берды недоверчиво хмыкнул, но смолчал.

— Долго что-то Дурды не идёт, — заметил Клычли. — Не попался бы какой собаке, бродящей по деньгам Бекмурада.

— Нынче собаки не по деньгам, а по трупам бедняков бродят, — сказал Берды. — Которые от голода умерли и лежат там, где упали!

— Ты меня не понял…

— Понял! Хорошо понял! Собаки трупы жрут, а Бекмурад возле них деньги подбирает.

— А тебя, оказывается, не надо политграмоте учить! — одобрительно сказал Сергей. — Разбираешься правильно!

— Научили! — Берды скрипнул зубами. — Научили разбираться, проклятые!

За дверью послышались голоса. Вошёл Дурды, держа на руках мальчика лет пяти. Вслед за ним вошёл мальчик постарше и девочка лет тринадцати, за спиной которой, крепко привязанный драной шалью, спал малыш. У неё, видимо, уже не было сил стоять на ногах, и она сразу же у порога присела на корточки.

— Нина! — закричал Сергей. — Нина, иди сюда!

Увидев малолетних гостей, Нина засуетилась. Она быстро сняла малыша со спины девочки, уложила его на кровать. Он даже не проснулся, только почмокал губами. Остальных повела на кухню — умываться и греться, потому что дети здорово закоченели.

— Откуда ты их взял, Дурды?

— Что случилось?

— Где Аллак? — посыпались вопросы.

Дурды устало улыбнулся, снял тельпек, присел, потянулся к чайнику. Берды протянул ему свою пиалу.

— Где Аллак? — настойчиво повторил Сергей.

— Дома у меня сидит, дожидается, — сказал Дурды. — Должен был заехать за ним — так договорились, — но вот из-за них, — он кивнул в сторону кровати, — не смог.

— А их ты откуда взял?

— В разных местах взял. Одного — в арыке нашёл, троих — возле плотины.

И Дурды рассказал, что с ним произошло.

Он возвращался, оставив мать у родственника в соседнем ауле. Чтобы срезать дорогу, поехал не по большаку, а свернул напрямик, через поле. Лёгкая, чуть приметная тропка показала направление, упираясь в старый сухой арык.

Внезапно конь всхрапнул и остановился. Дурды ударил его плетью, но конь шарахнулся в сторону, явно не желая прыгать через арык. Выругав его, Дурды присмотрелся и в наступающих сумерках увидел какое-то тёмное, слабо двигающееся пятно. Сначала он решил, что перед ним какой-то зверь — о том, что это может быть подстерегающий его враг, он не подумал. А когда до слуха донёсся детский плач, то он понял, что здесь происходит неладное.

Спешившись, он пошёл к арыку, ведя коня в поводу. В арыке лежала женщина, рядом с ней сидел и тормошил её пятилетний мальчонка. Он увидел Дурды, заплакал и закричал: «Мама, вставай — он подходит!.. Мама, вставай! Подходит! Бить будет!» Но женщина не шевелилась.

Дурды спрыгнул в арык. Мальчик испуганно отбежал в сторону, не переставая кричать: «Не подходи!.. Не подходи!.. Уходи отсюда!». Потрогав лежащую, Дурды понял, что она мертва, и сердце его сжалось при мысли об осиротевшем ребёнке посреди одинокого холодного поля. Случись ему проехать мимо, мальчик определённо замёрз бы.

Не поднимаясь с корточек, чтобы не пугать малыша, Дурды стал уговаривать его ласковым голосом: «Иди ко мне, не бойся. Твоя мама уснула. Она ведь просила, чтобы ты не будил её? Ты и не буди, пусть поспит немного. Иди, я тебе что-то дам, вкусное!» Мальчонка продолжал дичиться, и упорство его было не совсем понятным.

Дурды вытащил из-за пазухи кусок чурека и сказал: «Вот я твоей маме весь хлеб отдам, тебе ничего не останется, если не подойдёшь!». Услышав слово «хлеб», мальчик медленно, не сводя заворожённых глаз с чурека, пошёл так, словно кто подталкивал его в спину. Подойдя вплотную, он выхватил у Дурды чурек, сунул его в рот, стал жадно грызть, давясь и урча, как изголодавшийся волчонок.

У Дурды снова ёкнуло сердце и защипало в глазах. Ребёнок был так истощён, что походил на маленький скелетик, обтянутый пергаментной, прозрачной кожей. Он весь дрожал от холода и жадности и затравленно посматривал на Дурды, готовый каждую секунду бежать. Мать он уже не будил, то ли согласный с тем, что ей надо поспать, то ли просто занятый едой.