Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

— Вах! — восклицает старик. — Против кого война?

— Против саков аранхских.

— Доброе дело, доброе — оживляется старик, бывалый рубака, дравшийся с мадами, ходивший на Лидию. — У саков, я слыхал, хорошие кони и овец много.

— Тебе бы только овец и коней! — вздыхает старуха. — У саков, я слыхала, и луки неплохие, и стрел у них немало. Да и сколько их достанется, овец и коней? Гонят на войну — обещают десять сум золота. А как начнут делить добычу — одни объедки нам остаются. Лучшее уходит в казну царя, в лапы его приближенных.

— Молчать пустая ступа! Где ест тигр, там сыт и шакал. И тебе перепадет что-нибудь. Вам, бабам, только б вздыхать. Мужчина сотворен для битв.

— Сегодня беседовал с Курушем, — небрежно говорит Михр-Бидад и зевает равнодушно и скучающе. А самому… самому так и хочется вскочить и пуститься в пляс.

— Вах! — подпрыгивает старик. — И что?

— Царь запомнил меня еще с тех дней, когда я был у него в Задракарте. «Раносбат хвалит тебя, — сказал Куруш. — Я люблю храбрых и преданных людей. Служи так же хорошо, и ты станешь одним из моих телохранителей».

— Вах! — Старик резко отодвигает глиняную миску с гороховой похлебкой. — Сегодня такой день… Эй, Аспабарак! Бросай все! Режь барана. Праздник у нас!

Он восхищенно глядит на Михр-Бидада, треплет растроганную старуху за плечо, всхлипнув, утирает слезу.

— Спасибо жена! Твой сын… мой сын… спасибо, спасибо!

Носятся по двору, хлопочут домочадцы.

Братья и сестры пристают к Михр-Бидаду:

— Пригони мне черного жеребенка.

— А мне — рыжих ягнят!

— Верблюжонка!

— Сакских девочек! Мы будем с ними играть.

— Ладно, хорошо. Пригоню. — Михр-Бидад мягко отстраняет ребятишек и подходит к жене. Она сидит, опустив голову, на краю глинобитного возвышения и одна во всем доме не радуется новости.

Михр-Бидад — удивленно:

— Ты чего?

Жена — глазастая, юная, похожая больше на девчонку, чем на мать полугодовалого ребенка — крепко прижимает к себе сына и всхлипывает:

— А если тебя… убьют?

У Михр-Бидада жалостно раскрывается рот. Но тут ему приходит на память, как обращается с матерью отец. Михр-Бидаду стыдно за свою слабость. Он смеется натянуто:

— Бе, дура! Кто меня убьет? Не родился еще человек, который…

Он досадливо машет рукой — стоит ли с тобой разговаривать! — и уходит, гордый и воинственный, прочь от возвышения.

Известно, конечно, молодому персу: на войне убивают. Но, как всякий человек, собирающийся в поход, щитоносец непоколебимо верил, что именно его-то обязательно минует вражеская стрела…

Зажарен на вертеле баран. Принесен мех с вином. Созвана в гости толпа ближайших соседей. Далеко за полночь шумят во дворе мужчины.

— Война против саков — дело, угодное богу Ахурамазде, — изрекает свысока приходский жрец огня, усевшийся, по нижайшей просьбе хозяина, на самое почетное место. — Ибо кочевники Турана — племя неверных, двуногие скоты, люди-насекомые. Они не рождаются — вываливаются из материнского чрева. Не умирают — околевают. Не ходят — несутся или волокут ноги. И не едят, а жрут, — убежденно говорит жрец.

Гости не спускают с Михр-Бидада заискивающих глаз.

Повезло человеку!

Стать телохранителем царя — великая честь, заветное желание каждого перса. Но не каждому персу это доступно — жизнь повелителя доверяют обычно лишь сыновьям родовых старейшин, богатых людей. Михр-Бидад — из простых, а сумел угодить Курушу. Повезло. Успех и удача.

Приятно оглушенный сладким вином, обильной закуской и завистью окружающих, блаженствует Михр-Бидад, парит в мечтах, как на широких и мягких крыльях волшебной птицы Семург.

Весь дом веселится. Только Фаризад, жена Михр-Бидада, всеми забытая, сидит на корточках в уголке двора, кормит ребенка и горько плачет. И откуда берется столько слез?

Они струйками заливают маленькую грудь женщины и смуглое лицо малыша. Ребенок то и дело отрывается от соска, беспомощно мигает мокрыми от материнских слез черными глазами и тонко хнычет. Горе. Печаль.

«Война? Хорошо! На войне позволительна любая гнусность.

Сними узду с низменных желаний.

Испытывай самые дикие удовольствия.

Удовлетворяй самые пакостные поползновения твоей души.

Падай на самое дно. Валяйся в гуще мерзостей. Раскрутись до последнего витка. Можешь резать, вешать, топить, рубить, похабничать, насиловать, жечь.

Можешь все!

Тебя только похвалят. Ты — арий, ты — благородный, ты — господин. И ты — на войне…»