Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

— Разве я пойду против отчизны? — проворчал Утана. Понял купец: сопротивляться сейчас царю бесполезно и опасно. Свои — далеко. Куруш зарвался и может сгоряча натворить такое… — Именно о благе отчизны я и заботился, когда отговаривал вас от войны с кочевниками. Видно я ошибаюсь. Прости, государь, мою глупость. Утана готов двинуться не то что за Аранху — за Яксарт и Ранху готов пойти! Снаряжу тысячу конных и тысячу пеших.

И мстительно добавил про себя:

«Петух сказал: „Я свое прокукарекаю, а с рассветом будь что будет…“»

— Ага! — Дзир-вжиг. — Это — другой разговор. — Куруш злорадно улыбнулся. Унизил врага. Подчинил врага железной воле царской.

Надо завтра же засадить писцов за работу, заново переделать надпись для Стана богов. К чему прикидываться благодетелем человечества? Куруш мягкосердечный государь-отец? Чушь! Народ — глуп. Он уважает не доброту, а жестокость.

Персы возбужденно смеялись, азартно, до красноты, чуть ли не до дыр, потирали руки, резко сгибали и выпрямляли ноги, притоптывая не хуже застоявшихся коней. Война! Глаза их пылали алчностью.

Будто перед ними уже заблестели переливчато хвосты соболей и чернобурых лис из черных лесов северных.

Будто не кузнечики прыгали у ног, а трепетала белая и вкусная рыба ранхская.

Будто кто-то принес радостную весть: «Спешите! Толпы узкоглазых людей, истомившихся от ожидания, скитаются в Золотых горах, источая ручьи горячих слез; на утесах слышатся удары кулаков о грудь, тяжкие вздохи, скалы содрогаются от жгучих восклицаний: О, где же, где же эти горбоносые милые персы? Почему они медлят, почему не придут поскорей, чтобы забрать у нас сокровища?!»

— Во имя Ахурамазды мудрого, сильнейшего из божеств! Да будет удачен мой поход.

Куруш бросил камень, запрокинул дрогнувшей от ужаса дикой ослице голову, придавил коленом и одним взмахом отточенного ножа рассек ей горло.

Михр-Бидад скверно ругаясь и потрясая палкой, загнал усталых заложников в темный сарай, приставил к тщательно запертой двери стражу и отправился домой.

Оранжевый диск солнца только что скатился за тяжелую, кое-где разрушенную громаду городской стены, выступающей резко, темной зубчатой горой, на палевом поле заката.

Изнутри стена, хаос плоских крыш, щели узких переулков тонут в плотной лиловато-синей тени. Свет вечерней зари, прорываясь через вереницы высоких бойниц в город, рассекает синеву рядами прозрачно-розовых лучей.

«Похоже на полосатую хорезмийскую ткань. Вот уж мы скоро награбим этих тканей. И тканей, и кож, и посуды, и всякого иного добра наберем по четыре вьюка. Посчастливится — косяк сакских кобылиц можно пригнать. У них много. Каждому достанется хорошая доля».

Людей на улице немного. Да и те почти все свои. Партов, местных жителей, частью вытеснили в селения. Частью заклеймили, угнали на дорожные работы, распределили по царским садам, мастерским, скотоводческим хозяйствам. Частью раздали вельможам, начальникам и простым воинам.

В освободившихся домах поселились с женами, детьми и прочими родичами копейщики и меченосцы, щитоносцы и лучники персидского отряда, размещенного в Ниссайе. Одно из просторных жилищ занимает семья Михр-Бидада. К ней, к семье, и спешит сейчас доблестный арий, сын ария.

Михр-Бидад входит во двор, как можно выше задрав голову.

Как живот — от гороховой похлебки, молодого перца пучит от нестерпимого желания поскорей рассказать домочадцам, что приключилось с их ненаглядным Михр-Бидадом сегодня.

Обычно согнутый наподобие лука вперед, он нынче так заносит нос и выпирает тощую грудь и брюхо, что выгибается, опять же, точно лук, но теперь уже назад, и тетива его становой жилы звенит от ликования. Будто на Михр-Бидада упала тень сказочной птицы Хумаюн. Говорят, человек осененный ее крылами, непременно удостоится царской тиары.

Ах, братья, какая удача.

Ох, други, какой успех.

У наполненного мутной водой бассейна, на ковре под яблоней, сидят родители Михр-Бидада, младшие братья и сестры, жена с шестимесячным ребенком на смуглых руках. Они ждут Михр-Бидада к ужину.

Рядом, на циновке — рабы с женами и детьми. На Востоке хозяин и раб вместе работают. Правда, большая часть труда выпадает на долю раба. На Востоке хозяин и раб вместе едят. Правда, большая часть пищи выпадает на долю хозяина.

— Иду на войну, — важно объявляет Михр-Бидад, сбросив сапоги, вымыв руки и усевшись рядом с отцом, по правую руку. После отца — он старший мужчина в семье. По левую руку от хозяина — хозяйка.