Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

Возле домика стояли двое парнишек лет по десять-двенадцать и рослая дородная женщина. Завидев приближающихся Торлы и Берды, они перестали кричать. Женщина осталась на месте, а мальчишки поспешили навстречу. Торлы похлопал их по плечам, отдал поводья лошадей: ведите, мол, заслужили.

— Здорово я придухмал, правда? — улыбаясь, сказал Торлы. — Басмачи, наверно, подумали, что целое село с криком на выручку тебе спешит, правда?

— Сам-то ты как здесь очутился? — спросил недоверчиво Берды. — Может, ты и басмачей сам привёл?

Торлы деланно засмеялся.

— Шутник ты, Берды-джан!.. Если бы я их привёл, зачем бы я стрелять в них стал, а?

— Кто тебя знает, что у тебя на уме, — сказал Берды.

— Нет, Берды-джан, на уме у меня ничего плохого нет и не было, — заверил его Торлы, вовсе не склонный объяснять, что именно заставило его взять драгунку и поспешить вслед за Берды к плотине Эгригузер. Он поступил так скорее импульсивно, нежели под влиянием какого-то расчёта, и сам ещё толком не разобрался в своих побуждениях — где уж тут было объяснять их кому-то другому, тем более — самому Берды.

Они подошли к знакомому белому домику. Женщина при виде Берды всплеснула полными руками, заохала и кинулась греть воду. Страдальчески морщась и вскрикивая, словно ей самой было больно, она обмыла спину и лицо Берды. Он только кряхтел и постанывал. Женщина принесла маленькую глиняную посудину с гусиным салом, смазала им вспухшие багровые рубцы на спине Берды. Берды потрогал рукой, понюхал и сказал:

— Сурчиным жиром надо мазать.

— Где его взять-то, — вздохнула женщина и, по-своему поняв беспокойство Берды, заверила: — Да ты не дёргайся, не от свиньи это, это гусиное сало, а гусь — птица чистая, уважительная. Лампадным бы маслом тебя смазать, да ты ведь нехристь, не примешь лампадного-то масла…

— Я, тётушка милая, всё приму из твоих добрых рук, — сказал Берды, — какой я нехристь, если я коммунист.

— А мы орловские, с Орловщины, — сказала женщина, — подались перед войной на вольные хлеба, прельстились посулами, да попали, как кур во щи. Мужик-то мой сгинул на войне, ни дна бы ей, ни покрышки, а у меня двое малых за подол цепляются. Определилась вот сюда, за машинами доглядывать.

— Разве ты понимаешь в машинах? — удивился Берды.

— А что, по-твоему, если — баба, так в одних ухватах разбирается? Я, милый, ещё на барской экономии при машине состояла, мужику своему подручной была… Ну-ка, повернись к свету. Кто это так тебя сподобил не жалеючи?

— Сильно заметно? — пошутил Берды.

— Да уж заметно, до самой берёзки, чай, таскать будешь отметины. Я, пока по вашим краям мыкалась, всякого нагляделась. Вроде и добрый вы народ, приветливый, голодным человека не отпустите, и нищих у вас нету, а вот зачем же так зверствуете?

— Это, тётушка, не народ зверствует — это басмачи.

— А басмач, он что, не матерью роженый, что ли?

— Не знаю, — сказал Берды, — кто его рожал, но что он питался змеиным ядом вместо материнского молока, в этом я не сомневаюсь! От души желаю тебе, добрая тётушка, не сталкиваться близко с этим зверьём.

Женщина засмеялась, вспомнив что-то.

— А что мне от них хорониться? На той неделе ночью вышла по своим бабьим делам. Ночь-то лунная была. Гляжу: возле подъёмных щитов шерудятся двое чёрных, брякают железом. И кони рядом стоят. Хотела пугануть их, да опомнилась: не наши, мол, пришлые какие. Ну, бабе рази совладать с таким народом? Подалась в избу, пистонку взяла — мне её в Совете для охраны определили. Вышла, да как ахну в белый свет! Они, сердешные, вроде обмерли с испугу, а потом — на коней, и поминай как звали. Несурьезный народ, прямо тебе скажу.

— Ещё какой серьёзный! — возразил Берды и подумал, что надо будет поговорить с Дурды и Аллаком насчёт охраны плотины и машин — не шуточное дело, если приятели Аманмурада поработают тут, сколько полей без воды погибнуть может.

Пока шло врачевание и политический диспут, Торлы с обоими ребятишками успели сходить в тугаи и принести винтовки, брошенные при бегстве басмачами.

— Аллаку сдам, — похвалился Торлы, — чтобы он мне прошлым глаза не колол. Смотри, какие винтовки — не то английские, не то ещё какой нации!

Берды счёл за лучшее промолчать насчёт винтовок: при всём том, что сделал для него Торлы, он не мог извинить ему предательства на чарджуйской дороге.

Торлы был человеком, не лишённым сообразительности, и не стал упорствовать с разговором на скользкую тему. Попросив хозяйку напоить их чаем, он рассказал Берды, как шёл утром по своим делам и встретил одного из мальчиков, который сообщил, что «возле реки три дяденьки убивают другого дяденьку». Тогда он, Торлы, понял, в чём дело, приказал мальчикам и женщине громко кричать, когда услышат выстрел возле реки, и сам побежал спасать Берды.