— Велико ли войско? — первым делом спросил Смолянинов.
— Не шибко велико, с полтыщи.
— Полтыщи мне не осилить. Стрельцов моих всего три сотни.
— Подмога будет. Из Саратова сам воевода выступил, а у него, почитай, тыща служивых. Тебе ж покуда велено казаков выследить. Надо выведать, куда они путь держат. А там и саратовский воевода подойдет. Нельзя гулебщиков пущать на Волгу.
— Мудрено. Волга — не ручеек, поди спознай, где гультяй вылезут. Пожалуй, и не выслежу, — засомневался Смолянинов.
— Велено порадеть, Кузьма Андреич.
Кузьма Андреич порадел. Отыскал-таки казаков. Но их почему-то оказалось всего два десятка, и непонятно было, откуда пришли эти гультяй. То ли они с Медведицы, то ли с Хопра, а то ли с самого Дона. Дикое Поле велико, попробуй угадай. Попытался было казаков в полон взять да все выведать, но те и не подумали бросать сабли, так и сгибли в сече.
— Так как, Кузьма Андреич, пойдем брать гультяев? — вновь спросил один из сотников.
И на сей раз голова ничего не ответил, лишь уперся пытливым взором в казака-перебежчика.
— Откуда твои гультяй?
— Откуда? — переспросил Секира и малость замешкался. К такому вопросу он был не готов. Правду сказать — тайну открыть, словчить — можно на крючок угодить. — Не ведаю, как и молвить, отец-воевода. Казаки-то наши из разных мест. Кто с Битюга, кто с Айдара, а кто и с Медведицы. Не сидят сиднем, знай по степи крутят. Седни они на Воронеж кинутся, завтра на азовцев пойдут, а то и на московских послов навалятся. Волчья жизнь! Не любо мне с ними шастать.
— А шастал-таки, разбойничал. Как же ты к стрельцам не побоялся? Ведь я тебя могу и на виселице вздернуть.
— Все в твоей воле, батюшка, — низехонько поклонился Секира. — Но токмо повинную голову и меч не сечет. Я ж за себя шесть десятков воров отдаю. Чать, стоит моя голова этого. Не погуби, батюшка!
— Дерьмо ты, — сплюнул голова. Душепродавцев-изменников Кузьма Андреич терпеть не мог.
— Уж какой есть, батюшка. Но гулебщиков, кои супротив царя и бога воруют, мне не жаль.
Голова поднялся с походного стульца, близко ступил к Секире, глянул в упор.
— И все ж лукав ты, ананья… Сказываешь, шесть десятков в казачьем войске? А не боле? Может, целая рать собралась, а?
— Так то ж моя погибель, батюшка! — вскричал Секира. — Ведь коль тебя проману — голова моя с плеч.
Голова повернулся к сотникам.
— Подымайте стрельцов.
Начальные люди побежали к сотням.
— А мне куды ж, отец-воевода? — вопросил Секира.
— При мне будешь. Верните гультяю коня!
Казаки правили тризну. Тянули из баклажек горилку и пели заунывные песни. Их, как и сказал Секира, было не свыше шести десятков. Остальное же войско отошло на полуверсту вспять и залегло в высокой траве. Ждали долго. Глядач нет-нет да и высунется из травы.
— Тихо, батько.
«Ужель сорвется? Ужель стрельцы о войске распознали? Тогда Секире не вернуться», — тревожился Болотников.
Полежали еще с полчаса, и вот наконец глядач бодро донес:
— Выступили, батько!
На голове глядача пук травы, и казак сливается с зеленой степью.
— Рысью скачут.
— Много ли?
— Сотни две, а то и боле.
Болотников осторожно выглянул из дикотравья, прикинул на глаз. Стрельцов было около трехсот человек.
«Никак, все выступили. Слава богу… Но что это?»
Добрая сотня служилых вдруг остановилась в полуверсте от холмов, остальные же ринулись к лощине.
«Хитер, бестия!» — помрачнел Болотников. Голова оставил часть войска на подходе к лощине. Неужели он разгадал казачий замысел?
Стрельцы лавиной хлынули в лощину. Казаки, побросав баклажки, взлетели на коней и приняли бой. На каждого донца приходилось по три служилых. Напор стрель цов был страшен. А Болотников все выжидал, но стоявшие в степи стрельцы и не помышляли приближаться к лощине. Секира, находившийся подле Смолянинова, нервно кусал губы.
— Ты бы помог стрельцам, батюшка. Казаки аки звери бьются.
— Сиди и помалкивай, — строго оборвал казака Смо лянинов.
«Пропало дело, — удрученно вздохнул Секира. — Но чего ж Болотников тянет? Побьют донцов в лощине».
— У них не токмо сабли, батюшка, но и по паре пистолей. Загинут государевы люди.
— Помалкивай! — вновь рыкнул на гультяя Смолянинов, слушая, как из лощины доносятся ожесточенные возгласы ратоборцев.
— Не пора ли, батько? — нетерпеливо тронул Болотникова за плечо Мирон Нагиба.
— Пора!
Болотников резко поднялся и потянул за повод лежащего на боку Гнедка.
Читать дальше