— Чего ж так? Аль азовцы мало зла нам причинили?
— Немало, друже. Но бояре еще больше, — сурово высказал Болотников, и лицо его ожесточилось. — То враг самый лютый. Нешто запамятовал, сколь на Руси от бояр натерпелись? И Дикое Поле хотят в крови потопить. Ужель терпеть?
— Бояре сильны, Иван, — вздохнул Федька. — И царь за них, и попы, и войско у бояр несметное. Уж лучше поганых задорить.
Берсень отплыл из Раздор ранним утром, а на другой день выступил и Болотников. С ним пошло около пятисот казаков. Перед самым уходом Иван забежал к Агате. Та встретила его опечаленным взором.
— Уходишь, сокол?
— Ухожу, Агата. Душно мне в Раздорах, на простор хочу.
— Душно?… А как же я, Иванушка? Ужель наскучила тебе?… Остался бы. Уж так бы тебя любила!
— Не жить мне домом, Агата. Дух во мне бродяжий… И спасибо тебе за привет и ласку.
Агата кинулась на грудь Ивана, залилась горючими слезами.
— Худо мне будет без тебя, сокол ты мой. Пока в Раздорах жил, счастливей меня бабы не было… Федьки смущаешься? То закинь. Один ты мне люб, Иванушка!
— Прости, Агата, казаки ждут.
— А я с тобой, с тобой, Иванушка! Хоть на край света побегу. Возьми сокол!
— Нельзя, Агата. Не бабье дело в походы ходить. Прощай.
Болотников крепко поцеловал Агату и выбежал из куреня. Нечайка кинул повод. Иван вскочил на коня, крикнул:
— С богом, донцы!
Казаки, по трое в ряд, тронулись к Засечным воротам. Держась рукой за стремя, шла подле Васютиного коня Любава. Утирая слезы, говорила:
— Береги себя, Васенька. Под пулю да саблю не лезь и возвращайся побыстрей. Да сохранит тебя Богородица!
— Не горюй, Любавушка, жив буду, — весело гутарил Васюта, а у самого на сердце кошки скребли. Не успел с молодой женой намиловаться — и в поход. Не больно-то на Волгу идти хотелось, но с Любавой не останешься. Какой же он казак, коли баба дороже коня, сабли да степного приволья? Такого на кругу засмеют. Так уж повелось на Дону — казак живет с женой лишь до первого атаманского зова.
У Засечных ворот казаки остановились, слезли с коней и попрощались с оставшимися в крепости раздорцами.
— Да пусть выпадет вам хабар [248] Хабар — барыш, взятка.
, атаманы-молодцы! — радушно напутствовал повольницу Богдан Васильев. Глаза его были добры и участливы. — С богом, Болотников, с богом, славный атаман!
Иван глянул в его лицо и усмехнулся. Лукавит Васильев, содругом прикидывается, а сам рад-радешенек, что голытьба из крепости уходит. Теперь в Раздорах остались, почитай, одни домовитые, то-то Васильев вздохнет. Голытьба ему хуже ножа острого.
— Будь здоров, атаман, — сухо бросил Болотников и огрел плеткой коня. — За мной, донцы!
Казачье войско вылилось в ковыльную степь.
Над головой — ясное бирюзовое небо, впереди — синие дали, а по сторонам, по всему неоглядному простору, лаская глаз, пестрели красные маки. Пряный запах душистых, медом пахнувших цветов, синева неба и степное раздолье туманили голову, будоражили душу, наполняя её радостным ликованьем.
«Хорошо-то как, господи!» — хмелели без вина казаки, вдыхая чистый, ни с чем не сравнимый, степной пьянящий воздух. И все тут забылось: и каждодневные тревоги, и лютые сечи, и горькие утраты содругов, и незарубцевавшиеся раны…
Вырвалась песня — звонкая, протяжная, раздольная; песню разом подхватили, и полетел над Полем казачий сказ о добром молодце да богатырских подвигах. Смолкли тут птицы, стихли буйные травы, застыл медвяный воздух, внимая удалому напеву. Пел Болотников, пел Васюта, пели Нечайка и Нагиба, пела степь. А мимо повольницы проплывали затаившиеся холмы и курганы с навеки заснувшими серыми каменными бабами.
Неделю ехали казаки по Дикому Полю; миновали Раздорский шлях и повернули на Самарскую Луку.
— Волга там подковой изгибается, — гутарил казакам бывалый дед Гаруня. — А середь подковы той — горы, утесы, пещеры да леса непролазные. Ни боярам, ни стрельцам не достать.
О Самарской Луке Болотников давно уже был наслышан. Место лихой повольницы и беглого люда, место удалых набегов на купеческие караваны. Туда-то и поспешал он со своими казаками.
Вскоре выехали к Медведице. Солнце клонилось к закату, кони и казаки притомились. Болотников указал рукой на сосновый лесок.
— Здесь и ночлегу быть.
Расседлали коней и принялись разводить костры. Васюта прошелся вдоль Медведицы и, повеселев, вернулся к Болотникову.
— Хошь ли ухи, батько? Рыба тут сама в казанок просится.
Читать дальше